Мария Барышева - Последнее предложение
После этого между ним и Ивалди на авторской странице началась бурная переписка, состоящая в основном из злобной полемики и обоюдных язвительных замечаний и оскорблений. Роман не оставлял без ответа ни один комментарий, увлеченно ругался с теми, кто оставлял хвалебные замечания, поддерживал тех, кто называл «гнома» «шизофреником», а его творчество «помоями», и каждое новое произведение Ивалди сопровождал фразой: «Поздравляю вас, глубоконеуважаемый любитель кровавого месива, с тем, что вас стошнило очередным творением!»
Это продолжалось довольно долго, но как-то, прочитав очередной выложенный романчик Ивалди, Савицкий задумался. В книге по-прежнему хватало крови, ее даже стало больше, как больше стало и злости, но она заметно отличалась от остальных. Сюжет был все так же вяловат, но на этот раз появилась четкая и довольно красивая любовная линия, а главный герой оказался очень даже симпатичен и благороден, хотя к концу книги все равно погиб, причем довольно глупым образом. Роману казалось, что действие произведения уже закончилось, и автор приготовился поставить точку, но обнаружил главного героя в живых и спешно изничтожил, чтобы не отступать от своих правил. Сцены убийств утратили яркость и детализированность, зато в других сценах теперь было больше жизни, и в целом можно было сказать, что на этот раз Ивалди отошел от хоррора, изваяв практически чистую мистику.
Савицкий в тот вечер был в хорошем настроении, а потому написал:
«Это уже немного лучше, чем было, но вы по-прежнему очень мало работаете над сюжетом. И у меня складывается впечатление, что единственная ключевая идея всех ваших книг — отправить на тот свет как можно больше народу. У произведения должна быть какая-то цель, но у вас ее нет — у вас есть только желание размазать повсюду кровь. И это удручает, поскольку вы, все-таки, обладаете некоторым талантом. Но, похоже, он достался не тому человеку. Смотрите, чтобы ваши книги не уничтожили вас, как меч Черу уничтожил своего обладателя».
И вот уже несколько месяцев Ивалди не выкладывал на своей странице даже крохотного рассказика. Несколько раз Роман, злясь на самого себя, спрашивал его — уж не бросил ли он свое творчество и не занялся ли чем-нибудь общественнополезным? Но, не получив ответа, наказал себе впредь больше не заглядывать на эту страницу и вообще забыть о существовании Ивалди. и у него это успешно получалось — до сегодняшнего дня.
Роман раздраженно отщелкнул окурок в куст боярышника, встал и вошел в подъезд. Неторопливо поднимаясь к себе на третий этаж, он размышлял о том, что будет послезавтра, и так увлекся этим, что заметил сидящего на площадке мальчишку только тогда, когда чуть не наступил на него.
— А ты еще чего тут расселся? — удивленно спросил Савицкий, останавливаясь перед своей дверью.
Мальчишка вскинул светловолосую голову и внимательно посмотрел на него блестящими сине-зелеными глазами. На вид ему было от силы года четыре, одет он был неряшливо и очень легко для такого холодного дня. Тонкие бледные руки жалостно торчали из рукавов синей футболки, которая была ему велика. Одежда казалась довольно грязной, а на правой щеке малыша темнело черное пятно — то ли от сажи, то ли чего-то еще. Волосы, в которых застрял сухой стебелек травы, были всклокочены, а в углу рта подживала болячка. Он сидел на черном вязаном коврике перед дверью Романа, поджав ноги и прижимая к груди толстую тетрадь, и вид у него был такой, словно он имел полное право здесь находиться. На вопрос Романа он ничего не ответил, только крепче прижал к себе тетрадь и застенчиво улыбнулся полубеззубой улыбкой. От него исходил вполне уловимый запах немытого тела.
— Что ты тут делаешь, спрашиваю?! — произнес Роман, повысив голос, в котором было естественное раздражение человека, который идет домой отдыхать, а не обнаруживать перед своей дверью на коврике чьих-то там детей.
— Я тут давно, — ответил мальчишка и принялся задумчиво грызть ноготь большого пальца. Роман посмотрел на него озадаченно. Пацан вел себя как-то странно — да полно, уж не развеселая ли это шутка какой-нибудь из его бывших подружек?
Я не хотела тебе говорить, но так сложились обстоятельства… В общем, у тебя есть сын.
Савицкий даже поймал себя на том, что ищет соответствующую записку, приколотую к одежде ребенка, и разозлился еще больше.
— И чего тебе надо?
Мальчишка извлек палец изо рта и протянул Роману свою тетрадь.
— Почитаешь мне?
— Нет, — Роман вытащил ключи и начал отпирать дверь, пытаясь сообразить, видел ли он мальчишку прежде. Наверное, все-таки, ребенок какого-нибудь из соседей, только вот чей? Он никогда не обращал внимания на детей, и все они для него были на одно лицо. — Иди домой, понял?! Брысь отсюда!
— Дома скучно, — сообщил мальчишка и снова принялся обрабатывать зубами ноготь. — Ну, почитай!
— Не буду я тебе ничего читать! — вскипел Савицкий, толкая дверь. — Пусть тебе дома читают! Или иди во двор, там полно теток — может, они тебе почитают, а от меня отцепись! И уйди от моей двери!
Лицо малыша сморщилось, и он быстро-быстро заморгал, явно намереваясь разреветься. Роман скривился, шагнул в квартиру и громко хлопнул за собой дверью. С минуту постоял в коридоре, глядя на безмолвный экран телевизора в гостиной, потом выругался, сунул в рот сигарету, повернулся и открыл входную дверь. Мальчишка все так же сиротливо сидел на коврике, но теперь повернулся к двери боком, и Роман увидел, что один локоть у него ободран, и на свежей ссадине только-только начала подсыхать кровь вперемешку с грязью.
— Ну, и почему ты все еще здесь?!
— А у тебя есть собака? — спросил мальчишка и шмыгнул носом.
— Нет у меня никакой собаки! Катись отсюда, я сказал, а то спущу с лестницы! — Роман снова захлопнул дверь и зажег сигарету. Бросил ключи на тумбочку с такой силой, что от удара стоявший на ней флакон туалетной воды опрокинулся и покатился к краю. Роман поймал его и водворил на место, после чего распахнул дверь и наткнулся на выжидающий сине-зеленый взгляд.
— Сидишь? — мрачно осведомился он. Мальчишка не ответил, с любопытством глядя на дымящуюся сигарету, подпрыгнувшую в губах Романа вместе с вопросом. Савицкий огляделся — почти беспомощно. Он не привык иметь дело с детьми. Позвонить в дверь кого-нибудь из соседей — может, подскажут, чье это чадо? Да вот только он давным-давно разругался со всеми соседями — большинство из них были женщинами более чем среднего возраста, которые занимались исключительно тем, что совали нос не в свое дело.
— Ты чей, пацан?
— Мамин, — логично ответили ему. — А ты чей?
