Наталья Турчанинова - Иногда они умирают
Кира поморщилась:
– А на самом деле?
– Альпинисты гибнут от отека мозга, обморожения, срываются в трещины. Но никто не в силах спустить с такой высоты их тела. Поэтому они остаются.
Девушка серьезно кивнула. Такое пояснение ее вполне устраивало.
Хозяин отеля был занят очень важным делом – перетаскивал мешки с почтой. Он всегда занимался этим лично, считая, будто без его внимания письма потеряются. Не исключено, что это было именно так.
– Давно тебя не видел, Рай-джи, – сказал он на найтили, отдуваясь и вытирая рукавом застиранной рубашки взмокший лоб. Широко улыбнулся. – Что за дела у тебя здесь?
– Намаскар, Ньима, – ответил я. – Найди комнату для девушки.
Улыбка мгновенно исчезла с пухлых, обветренных губ кайлатца. Его круглое лицо с косматыми бровями и приплюснутым носом стало суровым. Он уставился на Киру, и та невольно поежилась под его пристальным взглядом.
– Она что, с тобой? Ты тоже останешься?
– Нет. Пойду дальше. Но пока она со мной.
Ньима вздохнул, как мне показалось с облегчением.
– Извини, Рай-джи. Не могу. Сам знаешь – ты уйдешь, она останется. А кто она такая, ты можешь сказать? Я – нет. Кто за нее отвечать будет?
– Я ручаюсь за нее.
– А если ты ошибся? Вот если бы ты остался, тогда никаких вопросов. Пусть ночует.
– Ее гид – Радж, – сказал я хозяину, потерявшему к девушке интерес. – Позвони ему. Он скоро приведет сюда остальных ее спутников.
Ньима поворчал еще некоторое время, но отправился на поиски мобильного телефона, вернулся и долго набирал номер проводника, продолжая бурчать что-то себе под нос.
– В чем проблема? – тихо спросила меня Кира. – Свободных номеров нет?
– Есть. Но кайлатцы никогда не оставят в своем доме гостей без сопровождения местного гида, – так же негромко ответил я, одновременно прислушиваясь к тому, как Ньима, дозвонившийся до Раджа, препирается теперь с ним.
– Опять из-за какой-нибудь дурацкой местной легенды? – произнесла она недовольно.
– Вроде того, – улыбнулся я.
– Ладно, – заявил хозяин гостиницы из-за стойки, убирая телефонную трубку. – Пусть остается. Их прежняя комната свободна. Радж уже на подходе.
– Все в порядке, – сказал я девушке. – Скоро твои друзья будут здесь.
– Ну, тогда спасибо за помощь, – ответила она, глядя в сторону. – Может, еще увидимся.
– Может быть, дорога здесь одна.
Кира кивнула мне на прощание, взяла ключ, который протянул ей хозяин отеля, и, не оборачиваясь, пошла прочь по длинному коридору.
Обычная встреча на тропе. Увиделись, поговорили и больше никогда не встретились.
Я попрощался с Ньимой и вышел из отеля…
Улица круто спускалась вниз. Стал слышен плеск реки, моей постоянной спутницы, следующей почти тем же маршрутом, которым обычно ходил и я. На берегу несколько девушек стирали белье – дружно колотили рубахи и штаны деревянными валиками, поливали водой, топтали босыми ногами, громко смеясь и переговариваясь. Увидев меня, они захихикали еще громче, а самая смелая помахала рукой. Я улыбнулся и махнул в ответ.
На окраине поселка мальчишки запускали воздушных змеев. Их крылья реяли в воздухе, крепко соединенные с землей тонкими бечевками. Ветер держал их в небе и слегка дергал иногда, словно проверяя на прочность удерживающие их нити.
Последним, кто видел меня, – были глаза верховного божества, смотрящие с белоснежной ступы. Они внимательно и в то же время отрешенно наблюдали за всеми проходящими мимо. Выцветшие разноцветные флажки, похожие на воздушных змеев, дрожа на ветру, снова и снова посылали в небо безмолвные молитвы.
Я прошел под высокими воротами с красной крышей, как всегда, крутанул тяжелый резной барабан. И услышал, как он грохочет мне вслед, поскрипывает и звякает, задевая медный колокольчик, подвешенный рядом.
Глава 3
Лукула
Дорога резко уходила под уклон, я вышел на очередной отрезок трека, ведущий к цели моего пути через несколько менее крупных селений.
Я шагал, обгоняя туристов, пропуская эбо и носильщиков, привычно срезая путь по узким тропам, а сам думал о том, что сказала Кира.
Многое в ее словах было правдой.
Люди, которые меня окружали, – красивые и не очень, сильные, выносливые, хрупкие, умные, глупые, домоседы и путешественники, – все они не имели души. Того, что называется душой. Той самой искры, которая приносит боль и счастье, умеет любить, сопереживать и страдать, а также вызывает неудержимое влечение у тех, кто не имеет этого огня.
В какой-то старой сказке еще ребенком я читал, что раньше души были у всех. Они попадали в человеческое существо из волшебного источника сразу при рождении. Но однажды произошла катастрофа, родник был засыпан, и теперь лишь крошечные «капли» просачиваются наружу из-под груды камней, и редкие люди получают души. Прочие остаются «пустыми». Они могут жить, ходить, разговаривать, смеяться и никогда не узнают, чего лишились.
Существование их было ровным, сытым, размеренным, рациональным… до тех пор, пока рядом не оказывался тот, кто был наделен душой.
Наш дар – благо и проклятие одновременно. Он безудержно притягивает людей, лишенных души. Сами не зная почему, они начинают испытывать неукротимое влечение к таким, как мы. Хотят, чтобы мы были рядом всегда, каждое мгновение, и… стараются уничтожить. Неосознанно, конечно.
Уолт говорил, что в древности на таких, как мы, велась целенаправленная охота. Люди, лишенные души, убивали нас, для того чтобы извлечь из наших тел эту самую невидимую субстанцию и попытаться перенести в собственное тело. Естественно, из этого ничего не получалось. И в эпоху расцвета просвещения подобные эксперименты прекратились. Сейчас никому в голову не придет пить кровь людей, наделенных душой, или принимать за обедом эликсир из их высушенных сердец. (По преданиям, душа, или ханса, как называли эту нематериальную сущность кайлатцы, находилась именно в этом органе и распространялась с током крови по всему телу.) Но так или иначе нас все равно подталкивали к гибели.
Лишь люди, наделенные душой, могли создавать нечто оригинальное. Такое, как настоящие, волнующие произведения искусства, которые столь ценны в нашем обществе. Картины, скульптуры, здания редкой красоты, изысканные ювелирные украшения, стихи и проза… с каждым годом их творцов оставалось все меньше. И хотя с произведений снимались многочисленные копии, все они были тщательно выполненными, но… бездушными. Поэтому подлинники ценились столь высоко.
Как говорил Уолт, символ нашего мира – математики, доказывающие на улицах теоремы, и зрители, которые платят им за это деньги. Впрочем, в этом он был не прав – математики также должны обладать воображением. И насколько я знал, все основные формулы были выведены и доказаны все теми же обладателями души.
