Питер Стауб - Пропавший мальчик, пропавшая девочка
– Пока жив, – ответил Филип. – А чего ты, черт возьми, ждал?
Он поднялся на несколько ступенек, ведущих из маленькой прихожей в гостиную, и Тим последовал за ним. О Нэнси упоминать было нельзя до тех пор, пока Филип не удовлетворит окончательно свое «ритуальное» чувство.
– Прости. Дурацкий вопрос.
– Если честно, я рад, что ты приехал. Присядь, отдохни. После Нью-Йорка наши тишь да покой особенно полезны.
Получив от брата все возможные благодарности, Тим прошел через гостиную и устроился в обитом материей кресле, появившемся в доме вместе с Нэнси. Филип остался стоять, наблюдая за братом, как гостиничный детектив. Одетый в серый, не по сезону плотный костюм, он вытянул из кармана мятый носовой платок и промокнул лоб. Сверху неслись ритмичные пульсации бас-гитары.
– На улице у «Форцгеймера» такая суета, – сказал Тим. – Какой-то знаменитый режиссер снимает на Джефферсон-стрит фильм.
– Только Марку не говори – сорвется сразу же туда.
– Да он уже был там. Я видел его из окна номера Марк и какой-то рыжеволосый паренек появились со стороны Соборной площади и прошли по улице, чтоб посмотреть, как снимают эпизод. Прямо под моим окном.
– С ним был Джимбо Монэген, его лучший друг. Да, черт, единственный и неповторимый друг. Не разлей вода Джимбо неплохой парень, хотя и балбес. Неполную среднюю закончил с полудюжиной «неудов». Большинство вымучивают результат и похуже.
– А Марк?
– С Марком мне приходилось быть построже, чем с другими. Одноклассники устроили бы ему невыносимую жизнь, если б я делал ему поблажки. Сам-то вспомни школу, вспомни, как жестоки подростки. Только покажи слабину – налетят, как стая акул Эти маленькие подонки бесчеловечны.
Тим подумал, что строгостью к сыну Филип доказывал свою отцовскую ответственность, однако правда была и в том, что это доставляло ему удовольствие.
– Есть кола, рутбир,[7] имбирный эль. Хочешь пива или чего покрепче – возьми сам.
– Имбирный эль, раз уж он у тебя есть.
Филип отправился на кухню, и Тим по обыкновению занялся беглым осмотром гостиной. Как и прежде, здесь была своеобразная смесь мебели, которую Филип перевозил из дома в дом, прежде чем поселился в старом районе. Почти все предметы казались постаревшими со времени прошлого визита Тима: длинный зеленый вельветовый диван, черное глубокое кресло, высокий комод и восьмиугольный стеклянный кофейный столик, принадлежавшие еще маме с папой, делили пространство комнаты с мебелью светлого дерева из какого-нибудь ныне благополучно обанкротившегося магазина «Мебель Скандинавии». Тим вспомнил, как мама сидит в кресле-качалке рядом с папиной тахтой, толстая спица мелькает – мама вяжет, сплетая узлы ковра, теперь покрывавшего три четверти пола гостиной Филипа Пятьдесят лет назад этот ковер был куда ярче: нынче он стал просто дорожкой, предохранявшей паркет от прикосновений обуви.
Филип вернулся в комнату с двумя запотевшими стаканами. Один он протянул Тиму и устало плюхнулся на дальний край дивана. Серый костюм собрался складками на бедрах и плечах.
– Филип, извини за этот вопрос, но все же – как ты все эти дни? Как тебе удается держаться?
Филип сделал большой глоток эля и вжался спиной в вытертые диванные подушки. Он, казалось, пристально всматривается во что-то вроде большого насекомого, ползущего по стене от гостиной к кухне.
– Извини, говоришь? Как мило. Это Нэнси должна передо мной извиняться, а не ты. – Он зафиксировал на Тиме холодный пристальный взгляд карих, чуть увеличенных очками глаз. – Вот тут мы подходим к довольно странной теме. Странная, действительно странная тема. Должен признаться, она превосходит мое понимание. Дошло, о чем я, или мне надо тебе объяснить?
– Думаю, дошло. Читал некролог в сегодняшнем «Леджере». Когда увидел слово «неожиданно», я подумал…
– Ты подумал…
– Я подумал, что Нэнси, возможно, покончила с собой.
– Да? Именно так и подумал? Ай да братец! Вот умница.
– А ты бы предпочел, чтобы я не догадался?
– Не знаю, что я бы предпочел – Филип скривился, и казалось, что нижняя часть его лица вот-вот скомкается, как бумажный пакет. – Никто моим мнением не интересовался. – Он сорвал очки и прикрыл тыльной стороной ладони глаза. – Нет-нет, они просто делают то, что считают должным.
Вздрогнув, Тим выдохнул:
– Ты считаешь, что она должна была спросить твоего разрешения, перед тем как убить себя?
Филип нацелил на Тима указательный палец:
– Вот он, самый главный вопрос! Наиглавнейший, чтоб его, вопрос.
Тим глотнул холодного эля и заставил себя промолчать.
– Да, – продолжил Филип. – Я так считаю. И я бы сказал: «Ты, эгоистичная сучка, не имеешь никакого права убивать себя. У тебя муж и сын. Ты в своем уме?!»
– Да, это был эгоистичный поступок.
– Все самоубийцы эгоисты, – сказал Филип и задумался над этим утверждением. – Если только человек не попал в жуткую беду, или умирает, или еще что…
– Нэнси не выглядела подавленной в последние дни?
– Ты что, психиатр, что ли? Не знаю. По мне, Нэнси всегда выглядела немного подавленной. А почему – так и останется для меня загадкой. – Он кольнул Тима настороженным взглядом. – Или ты хочешь знать, замечал ли я, что она в последнее время подавлена?
– Филип, я тебя ни в чем не обвиняю.
– И правильно. Моей вины в случившемся нет ни капли. Мы с Нэнси ладили. Почему она это сделала – для меня загадка. Возможно, вела какую-то тайную жизнь. Возможно, я не знал, что происходит в ее судьбе. Если она все от меня скрывала, как, черт возьми, я могу это знать?
– Как переносит это Марк?
Филип покачал головой.
– Мальчик замкнулся в себе, скрывает свои чувства. Хотя, конечно, удар он получил тяжелейший. Ни с кем не делится, кроме разве что с Джимбо – с тем болваном, которого ты сегодня видел с ним. Посмотрим, как он будет держаться сегодня вечером, завтра и следующие пару недель. Если понадобится, я устрою ему консультацию или встречу с психологом, не знаю…
Тим ответил, что это неплохая идея.
– Конечно неплохая – для тебя. Живешь в Нью-Йорке, где каждый имеет своего психолога. Для вас психолог – символ статуса А здесь, в реальном мире, все по-другому. Очень многие здесь полагают, что, когда с тобой что-то неладно, это нормально.
– Тебе нет нужды делиться бедами со всеми. И Марку тоже.
– Такое не утаишь, – вздохнул Филип. – Жена замдиректора кончает с собой, сын ходит к психиатру. Во что это выльется? Как повлияет на мою карьеру? А главное, визиты к психиатру недешевы. Прости меня, старшенький, но я всего лишь скромный педагог в государственном учебном заведении, никак не миллионер.
