Дзиньштейн - Ещё один человек
Мне вдруг становится нестерпимо стыдно. Я вообще-то считаю что стыд – это пережиток и вообще это комплексы и все такое. Но вот сейчас мне стыдно. Чувствую как горит лицо. Дашка с самого начала не собиралась меня бросать. А я хорош, нечего сказать. Впрочем, эти глупости быстро отгоняю. Нормально все, я просто ступил сначала.
– Но как же ты доберешься-то? – уже больше с надеждой спрашиваю я. Внутри вдруг поднимается волна радости. Так, похоже все налаживается – значит надо брать себя в руки. И вообще – чего-то Дашка раскомандовалась… Кто вообще у нас тут главный?
– Тут оказия вышла – мне один мужчина лодку резиновую подарит. Я его самого и его дочек…гм… спасла. Ну, действительно – спасла. От их же жены и мамы…да. Так вот они едут в крепость. У него маленькая лодочка китайская – в багажнике завалялась. Когда станут прорываться – они прикроют, я ее вытащу и накачаю, компрессор тоже есть. Дальше до Ланского шоссе доберусь, там на Сабировской в промзоне разживусь тем, что пройдет по пробкам. Грузовиком помощнее.
– Ты разве умеешь водить грузовик?
– Придется суметь.
– Но там же везде эти… как их… упыри!
– У меня ружье, это мой трофей и никто не заберет его. И еще есть кое-что…
– А ты что умеешь им пользоваться? – задаю довольно дурацкий вопрос я, так как знаю что в целом в отличие от меня она в Вартемягах не водку пила а больше расспрашивала и тренировалась с мужиками стрелять и по лесу бегать. Пытаюсь переобуться – Ну, в смысле – ружье-то нормальное?
– А че там уметь-то? – в голосе искреннее удивление – обычная короткая Мурка тридцатьтретья…
Ага, вот теперь все понятно. Мурка. Тридцатьтретья. Ясно мне все. Тридцать двух пушистых мурлык она в упырей уже зашвырнула, тридцатьтретья на очереди.
Хотя – а чего спрашивал – если ты сам в этом нифига не понимаешь? Вот спросил – вот тебе и объяснили. Мурка. Тридцатьтретья, ага.
– Патронов вот только маловато у нас…. Много мне не дадут – с сожалением говорит она – И нога болит все сильнее.
Да, я че-то и вообще упустил из виду что к оружию нужны патроны…. Блин, в кино то как-то обычно патронов всегда валом. А где их берут? Чорт, сколько надо думать, голова пухнет…
– В общем так – у меня уже пискнул что батарея садится – потому – заканчиваем. Хватит на несколько СМС. Действуй по своему графику – только – умоляю – осторожнее. Я буду ближе – спишемся. Ну, до встречи!
– До встречи, бейба. Смотри, поторопись. И не шали там, лады? – ну вот, тон уже вполне нормальный. И чего я психовал и боялся? Ща все будет. Ща все путем.
В трубке слышны короткие гудки.
Устало тащусь к окну. Тупо пялюсь на изгиб проспекта Луначарского… Охуеть.
Взгляд зацепляется за стоящий у въезда Форд. В нем так же сидит джигит. Сидит абсолютно неподвижно. Опаньки…
В комнате кто-то начинает идиотски хихикать. Ага, кто это? Да это же я. Дошло с кем я ехал. И как мне повезло. Тупо ржу.
Надо обзвонить кого знаю. И кого надо.
А кого надо? У меня двести номеров в телефоне. Всех обзванивать? А нафига они мне все нужны? А кто нужен?
Сначала – отец. Он вообще-то может реально помочь. И подскажет и вообще. (Внутри что-то опять шевельнулось. Вспомнилось слово, ассоциирующееся только с детством. Совесть.) Чуш какая – совесть – это для лохов. «Ай, мне стыдно, что я не позвонил папочке! Ай, ай!» Ага, щаз.
Телефон отца не отвечал. Он не был выключен. Он давал гудки, но не отвечал.
Набираю снова и снова.
Телефон отец носил всегда на поясе, с гарнитурой. Днем всегда при себе.
Если он на колесах – то нечего боятся, водит он больше чем мне лет. И машина хорошая, паркетничек японский. Но вот ходит он плохо. А если ДТП? Он ведь выйдет. И остановится помочь. После пяти минут бесплодных вызовов опускаю голову на руки. Вспоминаю что в последний раз когда видел отца то как всегда поругался и даже не попрощался по-человечески.
Бля, вот ведь… Не, ну чо – все естественно – первые гибнут дети и старики, да? Я же не старик. А вот он уже пенсионер, ну какбэ – тово, нежизнеспособен. Епстепственный отбор, ога. Все хилые и слабые сдохнут, а сильные и умелые типа меня – выживут. (а внутри что то холодное хватает за сердце. Я перед кем оправдываюсь-то? Перед собой? А не поздно оправдываться-то?)
Да хуйли оправдываться! Че ваще за тупня – я просто конкретно выживаю! Я чисто как БрюсВиллис, нах. И ваще ща пойду рвать всех упырей! Я охуенно крут!
Дальше. Светка с Грихой. Звоню. Не отвечает – «вне зоны действия сети». Так, ну мало ли…
Сестра. Гудки. Не берет. Где она могла быть? На работе, в центре. Бля… Она всегда отвечает хотя бы сбросив звонок – мол, перезвони. Еще и еще раз. Не берет трубку.
Кто еще? Светкины старики – теща бывшая, тесть, и дед с бабкой. Они все врачи – это да, полезно. Звоню им на городской – может, дома все?
Трубку берет бабка. С ней надо повежливей – дворянская кровь, коренная петербурженка и все такое. Да и вообще…
– Алло.
– Тамара Сергеевна, добрый день…
– Не так чтобы добрый, но здравствуй, Леша.
– Вы уже в курсе? – дурацкий вопрос, в курсе ли врачи что в городе эпидемия?
– Да, более чем.
– Где мои?
– Света с Гришей поехали к Виктору Степанычу (это тесть, он отдельно живет), он обещал их вывезти куда-то.
– Они поехали? А он чего не подьехал?
– Днем пробки везде были, по радио говорили. Он решил что лучше чтобы они, мол на метро быстрее.
– НА МЕТРО?!
– Да – по голосу я понимаю что ей все и так понятно и уточнять смысла нет – Днем еще думали что это обычный вирус. Надели повязки, взяли с собой все необходимое…Мария через час побежала следом (эт теща бывшая). Она тоже не отвечает. Виктор телефон не берет.
– Вы думаете, они…
-Да. Они все погибли – она говорит это спокойно. Ебать-колотить. Гриха…
– Понятно… – слова застревают в горле. Вспоминаю что Гришке все обещал погулять и на «Аврору» сходить да так и не собрался. Разругался со Светкой, вспылил и уехал домой. Так третий месяц и обещал заехать.
Да бля, че опять я? Ну, да – первые – дети и старики. Это бля, опять – естественный отбор, да. (не боишься, что и ТЕБЯ отберут? – спросил поганый голосок внутри) Хуле, жаль конечно, но я тут не причем. Нет, они сами поехали, сами так сказать себе судьбу выбрали. Я не при делах, вообще давно вместе не живем, нет, мне тут нехер каятся. Да и не собирался я каятся. Очень надо.
– Как у тебя? Отец, сестра?
– Молчат.
– Ясно.
– Как вы дальше?
– Сергей Николаич совсем плох. Везти его мне не на чем и некуда. Мы остаемся здесь. Будем жить до конца. Я тут пережила блокаду, тут мне и закончить путь. Сергей Николаич долго не протянет. Я о нем позабочусь. А сама… придумаю. Потом, когда все кончится… а оно должно кончится – если сможешь, загляни к нам…. Приберись тут. Если будет возможность.
