Дмитрий Емец - Юный граф Дракула
– Я дежурил в классе. Мыл этот чертов кабинет. Туфелька заставила меня еще протирать стекла. Потом Туфелька вышла, а я заглянул в ее стол, – пугливо озираясь, заговорил Петька.
– И что ты там нашел?
– А, ерунду всякую! Бумаги, тетрадки, мел. Но еще там был конверт с фотографиями.
– С какими фотографиями?
– С разными. Учительницы там всякие, учителя, но больше всего там было снимков Стафилококка. Кажется, наша Туфелька в него втрескалась. Будь она нормальная, стала бы она собирать пачки фотографий этого крокодила?
– Туфелька втрескалась в Стафилококка?
– Ну да, – убито сказал Петька. – Но только это уже неважно, потому что Стафилококка больше нет.
– Как нет?
Губы у Мокренко задрожали.
– Знаешь, что я сделал? Я взял одну фотографию Стафилококка, где он был крупнее всего, и сунул ее между ребрами скелета. Сам не знаю, зачем я это сделал. Мне это показалось забавным: представляешь, Стафилококк и между ребрами, будто скелет его сожрал!.. Разумеется, я сразу собирался ее вытащить. Я уже протянул руку, но тут дверь открылась и вбежал…
– Кто вбежал?
– Стафилококк. Он увидел, чем я занимаюсь, и очень разозлился. Стал кричать: «Какое ты право имеешь лазить по чужим столам? Мать вызову!», то да се. А потом… потом… он подошел к скелету, и тут…
Петька вскочил и, не замечая, смахнул на пол стопку книг. Щеки у него были белые, причем белые как-то неровно, с румянцем.
– И тут знаешь, что случилось? – продолжал он охрипшим голосом. – Ты решишь, что я спятил, но мне плевать. Скелет протянул руки и положил их на плечи Стафилококку! А потом вдруг вспышка…
– Какая вспышка?
– Не знаю какая! Яркая! Очень яркая! Типа у скелета из глаз или как они там называются! А потом Стафилококк вдруг исчез. И его фотография тоже исчезла. Вернее, она осталась, но вся обуглилась, как на огне! Я только это увидел, сразу дал деру и сюда – не могу я там больше оставаться! – взвизгнул Петька.
Хитров решил бы, что он врет, не будь толстяк в такой панике.
– А скелет? – спросил Филька.
– Что скелет? Он как стоял, так и стоит! Что ему типа сделается?
– Ты уверен, что он исчез? – спросил Филька.
– Кто, Стафилококк? Ясный перец, уверен! Я же не псих!
– А он не мог уйти?
– Как бы он ушел? Я же говорю тебе: и фотография обуглилась, и он пропал! А вот это осталось.
Мокренко протянул руку, и Филька вдруг увидел, что он сжимает блестящий лакированный ботинок с тупым носом. Ошибиться, чей это ботинок, было невозможно. Стафилококк всегда питал слабость к хорошей обуви.
– Началось! – сказал Филька.
– Что началось? – не понял Мокренко.
– Не знаю. Что-то началось!
«Еще и не такое будет, юный граф Дракула! Это я тебе обещаю! « – шепнул вкрадчивый голос у Фильки в сознании.
Глава V
«Я ВИЖУ СКВОЗЬ СТЕНЫ!»
– Позвольте нацедить у вас стаканчик крови!
– Что за тупые вурдалаки пошли! Мужчина, сколько раз повторять: рубль сорок в кассу!
Хроники потустороннего мираКогда утром Филька проснулся, первым, на что упал его взгляд, было перо. Черное встопорщенное перо.
Оно лежало на подушке. Мальчик почти касался его щекой. Филька долго смотрел на него. Он догадывался, кому оно принадлежит. Но как птица смогла залететь в квартиру через закрытую форточку и потом вылететь, Филька и предположить не мог.
Также он не мог предположить, что вообще привело ворона в его комнату. Что было от него, Хитрова, нужно этому посланцу скелета?
Филька провел языком по зубам. Клыков не было, и это немного его успокоило.
«Возможно, вампир укусил меня не так уж сильно. Возможно, я сумею победить его, как побеждают грипп или другой вирус. Должно же в крови содержаться какое-то противоядие?» – подумал он.
И ты веришь в это? Веришь, что есть противоядие? Если бы все было так просто, юный граф Дракула, то и вампиров бы не было. Но вампиры существуют – от этого не спрячешься! Вампиры – реальность.
– Надо вставать. Надо идти в школу! – сказал себе Филька и, отгоняя неприятные мысли, рывком поднялся с кровати. Весь вчерашний день, включая схватку с Даниловым и исчезновение Стафилококка, сразу же от первой до последней минуты воскрес у него в памяти.
Мальчик раздвинул шторы и внезапно с криком схватился за глаза. Ему почудилось, что он ослеп.
«Солнце! Солнце! Свет! Убрать свет! Свет – это страх! Свет – это гибель!» – забилась в сознании тревожная мысль.
Вновь задернув шторы, Филька осторожно открыл один глаз, потом второй. Резь была сильной, но постепенно утихла.
Но все равно мальчик обнаружил, что не может смотреть на солнце, – даже на такое тусклое, какое бывает в ноябре. Не может выносить его лучей даже полсекунды, даже одного мига. Свет угнетал его, заставлял забиваться в темноту. Ему стоило огромных усилий отогнать этот беспричинный ужас. К счастью, так было только с дневным светом. Электрический свет он переносил нормально.
Зато в темноте, даже в полной, он теперь видел так же хорошо, как днем.
«Вампиры боятся света», – понял Филька и с каким-то злорадством, нарочно мучая самого себя, стал смотреть на небо. Он смотрел и чувствовал, как его вампирья сущность от этого съеживается и временно ослабевает. Что ж, теперь у него было хоть какое-то оружие, оружие против самого себя.
Значит, скелет тоже боится света! Скелет и ворон активны только ночью, в кромешной темноте. Днем их магия уменьшается. От этой мысли Хитрову стало немного спокойнее.
Подойдя к шкафу, чтобы достать одежду, мальчик обнаружил, что тот распахнут.
«Странно, с чего бы это? Опять, что ли, Витька-паразит у меня носки свистнул?» – с возмущением подумал Филька.
Хитров протянул руку, но рука уперлась в невидимую преграду. Он осторожно ощупал ее. Да, это дверца. Дверца шкафа. Значит, шкаф все-таки закрыт. Объяснение могло быть только одно – он, Филька, обрел способность видеть сквозь предметы.
Мальчик перевел взгляд на стену, затем на пол – и покачнулся. Ему показалось, что он висит в пространстве с плавающими в нем предметами. Ни стен, ни пола для него больше не существовало – они сделались совершенно прозрачными.
Только через некоторое время, борясь с головокружением, Филька научился так фокусировать зрение, чтобы все-таки различать стены и двери. Но при этом он знал, что стоит ему слегка прищуриться – и они исчезнут.
Мальчик пошел в кухню, но так и не смог притронуться к еде, которую, уходя на работу, оставила мама. Его затошнило от одного ее вида. Он не мог пить чай, не мог есть пюре с голубцами. Ему было противно даже видеть все это. И при этом он испытывал волчий голод.
