Стивен Кинг - Ученик дьявола
— Тодд-малыш, — приветствовала она сына.
— Моника-малышка, — откликнулся он достаточно дружелюбно.
Мать неплохо выглядела для своих тридцати шести, как казалось Тодду: светлые волосы, кое-где чуть тронутые сединой, высокая, стройная. Сейчас на ней были темно-красные шорты и тонкая блуза теплого коньячного цвета, небрежно завязанная узлом под грудью, оставлявшая для всеобщего обозрения плоский гладкий живот. Ножичек для исправления ошибок в тексте она воткнула в волосы, небрежно убранные назад и сколотые черепаховой заколкой.
— Ну, как дела в школе? — спросила она, поднимаясь по ступенькам в кухню. Мать мимоходом коснулась губами его губ и уселась на табурет у стола.
— В школе? — все круто.
— Будешь опять на Доске почета?
— Конечно.
Хотя на самом деле в первой четверти его оценки могут сползти на балл. Он много времени проводил с Дуссандером, а когда был не со старым фрицем, то думал о его рассказах. Но с этим от справится.
— Способный ученик, — сказала она, взлохматив ею белокурые волосы. — Вкусный сэндвич?
— Вкусный, — ответил он и поднялся. — Я обещал мистеру Денкеру прийти и с часик почитать.
— Вы все еще читаете «Робинзона Крузо»?
— He-а. Он показал ей корешок толстенной книги, которую он купил у букиниста за двадцать центов. — «Тома Джонса».
— Господи, Боже мой! На это уйдет целый учебный год, Тодд-малыш. Неужели нельзя было найти сокращенное издание, как «Крузо»?
— Можно, наверное, но он хотел услышать ее целиком. Так сказал.
— A-а, — она посмотрела на сына и вдруг обняла его. Она редко проявляла свои чувства, и Тодд почувствовал неловкость. — Ты слишком много свободного времени тратишь на чтение. Мы с твоим отцом думаем, что это просто… просто исключительно.
Тодд скромно опустил глаза.
— И ты не хочешь никому ничего рассказывать, — продолжала она, — по-моему, ты страдаешь излишней скромностью.
— Ну мама, ребята, с которыми я общаюсь, начнут говорить, что я вундеркинд, — ответил Тодд, скромно улыбаясь в пол. — И всякую такую фигню.
— Не произноси этого слова, — рассеянно одернула она. Потом добавила: — Как ты думаешь, может мистер Денкер как-нибудь придет к нам пообедать?
— Может быть, — неопределенно сказал Тодд. — Слушай, мне пора идти.
— Ладно. Ужин в полседьмого. Не забудь.
— Не забуду.
— Отец сегодня задержится, так что будем опять вдвоем с тобой, хорошо?
— Ладно, малышка.
Она наблюдала, как он идет, и гордо улыбалась, надеясь, что в «Томе Джонсе» нет ничего, что ему не следовало бы знать: ему ведь только тринадцать. Скорей всего, ничего такого нет. Он рос в обществе, где журналы типа «Пентхаус» доступны любому, у кого есть доллар с четвертью, или любому пацану, который может дотянуться до полки, схватить журнал и листать, пока продавец не закричит, а потом удрать. В обществе, кредо которого «киданье ближнего своего», вряд ли может быть что-то такое в книге двухсотлетней давности, что могло бы сбить с толку Тодда, хотя она думала, что старику понравится. Но, как любит говорить Ричард, для ребенка весь мир — лаборатория. Надо разрешить ему изучить все ее закоулки. И если у ребенка нормальная обстановка в семье и любящие родители, он будет сильнее и выдержит удары, полученные в незнакомых углах.
И вот по улице ехал самый здоровый изо всех детей, кого сна знала, нажимая на педали своего «швинна». «Мы правильно его воспитываем, — подумала она, намазывая себе бутерброд. — И черт нас возьми, если это не так.»
4
Октябрь 1974 г.
Дуссандер похудел. Они сидели на кухне, потертый томик «Тома Джонса» — на столе, покрытом клеенкой (Тодд, не упускавший случая схитрить, купил комментарии к книге за свои карманные деньги и тщательно изучил краткое содержание на случай, если мать или отец спросят, о чем там идет речь). Тодд ел сладкое колечко, купленное по дороге. Купил еще одно, для Дуссандера, но тот к нему не притронулся. Он только время от времени мрачно смотрел на колечко и пил виски. Тодд не мог видеть, как пропадает добро, особенно такое вкусное. Если старик не начнет его есть, Тодд попросит уступить ему.
— А как газ попадал в Патин? — спросил он Дуссандера.
— В железнодорожных вагонах, — ответил Дуссандер. — Эти вагоны имели маркировку «Медпрепараты».
Газ был в длинных сосудах, похожих на гробы. Специально, наверное. Заключенные разгружали эти «гробы» и складывали в лазарете. Позже уже наши люди перетаскивали их в сараи. Делалось это ночью. Сараи находились позади душевых.
— Это всегда был «Циклон-Б»?
— Нет, время от времени мы получали кое-что еще. Экспериментальные газы. Высшее командование всегда заинтересовано в улучшении эффективности. Однажды к нам прислали газ под кодовым названием «Пегас». Нервно-паралитический. Слава Богу, больше его не присылали. Он… — Дуссандер увидел, что Тодд наклонился вперед, увидел, каким пристальным стал его взгляд, и замолчал, сделав небрежный жест стаканом с бензоколонки. — Он плохо действовал, — объяснил Дуссандер. — Это было скучно.
Но Тодда трудно провести.
— И как он действовал?
— Он убивал, — а ты думаешь, заставлял гулять по воде? Убивал, вот и все.
— Расскажите.
— Нет, — сказал Дуссандер, не в силах скрыть переживаемый ужас. Он не вспоминал о «Пегасе»… Сколько? Десять лет? Двадцать? — Я не расскажу! Отказываюсь!
— Расскажите, — повторил Тодд, слизывая шоколадную глазурь с пальцев. — Расскажите, или сами знаете…
«Да, — подумал Дуссандер, — знаю. Хорошо знаю, испорченный маленький изверг».
— Он заставлял их танцевать, — нехотя произнес он.
— Танцевать?
— Как и «Циклон-Б», его подавали через душевые головки. И узники… их начинало рвать, и они… непроизвольно испражнялись.
— Боже, — сказал Тодд. — В собственном дерьме, да? — Он показал на колечко на тарелке Дуссандера. Свое он уже съел. — Вы будете это есть?
Дуссандер не ответил. Его глаза затуманились от воспоминаний. Лицо стало далеким и холодным, как темная сторона невращающейся планеты. А внутри он ощущал очень странное сочетание презрения и — может ли так быть? — ностальгии.
— Они начинали дергаться и издавать странные высокие горловые звуки. Мои люди… назвали «Пегас» веселящим газом. В конце концов узники падали и просто лежали на полу в собственном дерьме, лежали там, да, лежали на бетоне, вскрикивая и стеная, из носа у них текла кровь. Но я соврал, парень. Газ не убивал их, наверное, потому, что был недостаточно силен, или потому, что мы не могли ждать достаточно долго. Думаю, что так. Не знаю, сколько эти мужчины и женщины могли бы так продержаться. В конце концов я послал пятерых с винтовками, чтобы прекратить агонию. Конечно, мог бы испортить себе карьеру, если бы стало известно, в этом я не сомневаюсь — сочли бы бесполезной тратой патронов в то время, когда фюрер объявил каждый патрон национальным достоянием. Но этим пятерым я доверял. Были времена, мальчик, когда думал, что вечно буду помнить те звуки, которые они издавали. Как тирольские песни. Как смех.
