Улей (ЛП) - Каррэн Тим

"Чертов Джеймс Бонд".

- Господи Иисусе, док, я должен был связаться сегодня вечером с парнем из Мак-Мердо. У нас в сети идет игра в покер... что, черт возьми, они подумают?

- Что подумает остальной мир?

Хейс сел, вздохнув.

Конечно, здесь было нечто большее, чем просто предстоящая игра в покер. Были жены и дети, сестры и братья и родители. Когда они не получат известий от своих родных на Харькове, они начнут ожидать самого худшего.

И Хейс был с ними, потому что уже ожидал худшего. Он почувствовал это с того момента, как шесть недель назад сошёл с LC-130 "Геркулес"^[11] на станции Харьков, и день за днём это росло, как опухоль в его животе... эта почти уверенность, что этой зимой все станет мрачным и уродливым. Но никому об этом не говорил. Они бы подумали, что он спятил.

Шарки скрестила руки.

- Я мало пользуюсь Интернетом, и у меня нет никого, с кем я поддерживаю связь, поэтому я думаю, мне будет проще, чем остальным.

Хейс почувствовал, как что-то набухло у него в горле. Он попытался проглотить его.

- Как насчет... как насчет вашего мужа?

Шарки посмотрела на него, потом отвела взгляд. И снова это едва скрываемое напряжение вокруг рта и глаз, похожее на горечь.

- Обычно мы не поддерживаем тесных контактов, - она издала небольшой смешок. Очень короткий. - Кроме того, там, где он находится, в джунглях, Интернет в основном состоит из сбивания кокосов.

Хейс никак не прокомментировал это.

Он был разведен, детей нет. У него была сестра Лиза из Де-Мойна, которая была Свидетелем Иеговы. Прошлой зимой на станции Амундсен-Скотт они начали переписываться по электронной почте. Но все это рухнуло, когда он признался ей, что не верит в Бога и никогда не верил, прямо спросил ее, как она оказалась замешанной в культе вроде Джо-Хо.

Так что, как и Шарки, он был почти один.

ЛаХьюн определил причины отключения соображениями безопасности. Соображениям безопасности. Это было его объяснение, и он отказался вдаваться в подробности. И вы можете рассчитывать на то, что ЛаХьюн сдержит свое слово. Никакое количество поцелуев в задницу или сладких разговоров не растопило бы его. Больше шансов залезть внутрь монашеского одеяния, чем в тот чугунный сейф, который ЛаХьюн называл черепом.

- Он что-нибудь сказал? - спросил ее Хейс, - я имею в виду, дерьмо, люди здесь уже на взводе. Им это тоже не нужно. Медицинский подход пробовала? Психологические штуки и всякое такое дерьмо?

Шарки снова кивнула.

- Я пробовала все, кроме приватного танца, Джимми. Это невозможно. Он сказал мне, что когда получит разрешение от воротил NSF, то вернет нам наш интернет и все остальное. Но не раньше. Правила Национального научного фонда.

- Разрешение? Разрешение для чего?

Она пожала плечами.

- Он не очень-то распространялся на эту тему. Но у меня такое ощущение, что это из-за открытия Гейтса и того, что он говорил. NSF не хочет, чтобы это вышло наружу, пока нет. До того момента, пока у них не будет времени подумать о том, как они будут справляться со всеми вопросами, которыми их завалят. Это большое дело, Джимми. Ты должны это знать.

- Я знаю это, док. Но, черт, я попадаю почти на тысячу с этими ребятами в Мак-Мердо. Я имею в виду, черт возьми.

Шарки сказала, что, по ее мнению, отчасти это могло быть связано с резкой критикой NSF, указаниями, над которыми все на Харькове смеются. Салонная лихорадка.

- Черт возьми, мы смеемся, - сказал Хейс, - вся эта чертова зима очень плохо пахнет, док. У меня плохое предчувствие с тех пор, как самолеты улетели и снег начал дуть как в аду. Очень плохое предчувствие, и не смей смеяться надо мной.

- Я не смеюсь, - сказала она.

Он пожал плечами.

- Как я сказал на днях, эти чертовы мумии - своего рода катализатор, большая уродливая ложка, чтобы мешать в горшке. А теперь в этом горшке все перемешалось, и суп пахнет дерьмом. Если в этом есть смысл.

Она улыбнулась, казалось, она поняла.

- Думаю, я хочу сказать, док, что план ЛаХьюна отрезать нас от внешнего мира очень тупой. С этими странными мумиями и нервным срывом Линда, команда сидит и думает о всяких забавных штуках, ты знаешь? Они сидят без дела и страдают ерундой, делая вид, что их это не беспокоит, но это не так. Ты увидишь это в их глазах. Они становятся испуганными параноиками. Они что-то чуют и это разъедает их нутро, только они не смеют в этом признаться, и их нельзя за это винить.

Хейс никогда бы не сказал ничего подобного никому другому, но это была правда. На такой станции, как Харьков, зимой обычно очень скучно. Конечно, была работа, но темп был далеко не таким безумным, как летом. В этом году скука сменилась чем-то другим... нервное напряжение, чувство ожидания, знание того, что что-то пойдет не так. Хейс чувствовал это. Хотя команда бродила с глупыми улыбками на лицах и привычно делала свое дело, все это было игрой. Вы сдираете эти улыбки, и под ними вы видите людей на грани, людей, съежившихся, сбитых с толку, встревоженных и, да, напуганных.

Атмосфера на зимней станции, запертой холодом, снегом и вечной тьмой, никогда не была легкой, давай-ка-устроим-парад, но даже в плохие годы, когда ты собирал группу, которая просто не ладила друг с другом, такого не было. Не было этого чувства опасения, этой почти духовной заразы, висящей в воздухе.

- О чем ты думаешь, док? - спросил Хейс, увидев, как голубые глаза Шарки устремлены в пространство.

Она пожала плечами.

- Мне просто интересно, хватит ли мне таблеток счастья, чтобы эти люди дотянули до весны.

- Таблетки не помогут, - сказал ей Хейс.

Шарки улыбнулась, посмотрев ему в глаза.

- Я просто подумала, Джимми, как легко для NSF было бы забыть нас здесь, а затем вбросить к нам что-то странное, вот так, чисто посмотреть, как мы с этим справимся. Своего рода проверка на пригодность. Группа людей, достаточно разнородная, от рабочего класса до научной элиты. Посмотреть, как мы реагируем на определенные вещи".

- Ты думаешь, это они придумали мумии? И руины?

- Нет, конечно, нет. Но это была бы интересная возможность для сильных мира сего. С нами, застрявшими здесь, сталкивающимися с философскими и психологическими проблемами, вызванными нашей изоляцией и открытием мумий Гейтса.

- Док, правда, не подпитывай мою паранойю.

Она рассмеялась. - О, я просто размышляю.

- Конечно, но это звучит пугающе точно, как по мне. Компания людей, пытающихся пережить эту чертову зиму, с обрезанными проводами связи. С богом проклятыми мумиями, которые пугают всех до чертиков... готовы они признать это или нет.

- Да, точно. И с нашим добрым мистером ЛаХьюном в качестве контролера. Потому что, знаешь, если бы не он, я бы не удивилась, если бы толпа решила собрать мумии Гейтса и сжечь их, как инопланетных ведьм.

Шарки нервно рассмеялась, как бы отметая все это, но Хейс не был готов отмахнуться. Он не особо разбирался в заговорах и тому подобном, но эти мумии оказывали крайне негативный эффект на команду. Они проникали людям под кожу, заставляя их воображать худшие из возможных вещей, а безудержное воображение было плохой вещью, когда вы оказались в ловушке на дне мира. Массовая паранойя, переходящая в массовое безумие, могла стать дикой и разрушительной в мгновение ока.

- Если у ЛаХьюна есть мозги, - сказал Хейс, - он снова откроет это место, пусть люди общаются с внешним миром. Не будет ничего хорошего, если они будут усваивать это дерьмо, пережевывать его и глотать целиком, позволяя ему кипеть в их животах.

- Это не так, - сказала Шарки, - с тех пор, как появились мумии, ко мне стали приходить люди, которым нужны успокоительные. Они не могут спать, Джимми, а когда засыпают, им снятся кошмары.

"О, держу пари, что снятся. Настоящая хрень, без сомнения".

ЛаХьюн знал, к чему все это вело, но он был человеком компании и следовал линии, независимо от того, что это делало с людьми. Даже если бы команда начала сходить с ума и нападать друг на друга - и на самих себя - с бритвами, его это не тронет. Он сидел там, как какая-то самодовольная ласка, на куче какашек, просто наслаждаясь вонью, гнилью и мухами.