Роберт Маккаммон - Грех бессмертия
И в следующее мгновение его рванули в сторону от двери. Рука с крашеными ногтями схватила его за запястье и втащила в прихожую с такой силой, что он повалился на пол. Из темноты к нему медленно приближалась фигура. Ее глаза горели и были ужасны. Он заскулил, как пойманное в ловушку животное. Его подняли, протащили через расступающуюся тьму и бросили на пол в освещенном кабинете.
Эван скорчился, ожидая смертельного удара топором, и дико огляделся по сторонам. Четыре фигуры темнели в лунном свете. Четыре тени. Четыре женщины. Четыре пары безжалостных жаждущих крови глаз.
Одна из них сидела в кресле по другую сторону кофейного столика, наблюдая за ним, и не говорила ни слова.
«Господь милосердный», — подумал он, рот его был таким же сухим, как глина на свалке. Образ оседающего обезглавленного тела вспышкой осенил память. Все это время они поджидали меня. Они ждали меня.
Тварь-Драго заговорила из своего кресла двумя голосами: один был ее собственный, говорящий на английском языке с греческим акцентом, другой гортанный и грубый, говорящий на странном языке амазонок. Оба голоса странным образом соединялись, звучали из одной и той же глотки, глухо и мрачно: — Теперь, — тихо сказала она, — мы поговорим.
27
Женщины
— Вы значительно более разумный человек, чем я считала сначала, сказала со своего кресла тварь-Драго. — Я восхищаюсь вашим интеллектом. Я также восхищаюсь вашей целеустремленностью.
Глаза Эвана чуть шевельнулись. Миссис Джайлз — или то, что было когда-то миссис Джайлз — стояла в углу кабинета. Та, что уже не была миссис Демарджон, стояла у подножия лестницы, молодая блондинка, на лице которой застыла маска бессердечной ненависти, стояла справа от кресла Драго. Он стал соразмерять расстояния: дюймы и секунды.
— Не будьте глупцом, — сказала женщина в кресле.
Он посмотрел на нее. Глаза женщины-твари горели ярким свирепым пламенем. Лори. Страх вонзился в него, словно блестящее лезвие топора.
— Где моя дочь?
— Она спит.
Эван посмотрел на лестницу.
— Не здесь, — сказала женщина. Звуки ее голоса отражались от стен, словно слова произносились внутри пещеры, затерянной во времени, а не в кабинете дома, обшитого деревянными панелями. — В другом месте.
— Где она? — Он пытался сохранить свой взгляд спокойным и устойчивым, но это было очень трудно, поскольку энергия, скрытая в этой женщине, была равносильна раскаленному до бела пламени.
— Она в безопасности. Я обещаю вам это. Интересно. До конца вашего существования возможно остались секунды. Почему вы заботитесь о ребенке?
— Потому что я человек, — сказал Эван, осторожно выбирая слова. Сомневаюсь, что вы теперь много знаете о чувствах настоящих человеческих существ. — Тварь-Драго на минуту замолчала, рассматривая его.
— О, да, — наконец сказала она. — Вы ссылаетесь на материнский инстинкт. Это необязательно. Сильная воля всегда позаботиться о себе. Слабые должны быть истреблены, как сорняки, угроза продолжению рода.
Глаза Эвана сузились.
— Сегодня ночью я видел то, что вы «истребили как сорняки».
— Да, — сказала женщина. — Вы видели это. Вы отправились на Поле Костей, где лежат наши враги, пораженные волей Артемиды…
— Враги? — недоверчиво сказал Эван. — Мужчины и младенцы?
— Мужчины и будущие мужчины, — тихо и спокойно сказала Драго, ее голос был мягкий, но твердый, голос амазонки звучал на тон ниже и грубее.
— Двое из вас отправились на Поле Костей. Только вы вернулись; где работник?
— Он мертв. Убит одной из этих… тварей на лошадях.
— Воительницами. Жаль, что мистер Эймс был поражен ими; он теперь никогда не увидит своих детей.
— Детей?
Она ответила ему кивком головы.
— Две женщины забеременели от его семени. Мы надеемся, что одна из них родит нам дочь. Конечно, сам мистер Эймс не догадывался об этом; зелье Антигаты усиливало его сексуальную потенцию и стирало память об этом.
— Антигата? — сердце Эвана заколотилось. — Миссис Бартлетт?
— Да, та самая, кого вы называете Бартлетт. Вы недооценили наше зрение, обоняние и слух, превосходящие человеческие. Антигата легко подслушала ваш разговор за запертой дверью. Но мне жаль, что так вышло с этим мужчиной; молодым воительницам придется поучиться сдерживать свои чувства даже по отношению к врагу. Я надеялась, что из него получится превосходный производитель.
— Так значит их послали не убивать нас?
— Нет. Только… — она замолчала, подыскивая подходящее слово, только вернуть вас обратно в деревню. Уверяю вас, если бы я приказала убить вас, то вы сейчас и в самом деле были бы мертвы. Пока не хочу.
Эван быстро оглядел комнату; остальные женщины стояли неподвижно и смотрели на него как звери, жаждущие убийства. Дрожь пробежала вверх по его позвоночнику; паукообразные тени, отбрасываемые лунным светом на стены, казалось, подползали все ближе и ближе.
— Кто вы, во имя Господа? — спросил он дрожащим голосом. — Кто вы такие?
— Мы… выжившие, — ответила тварь-Драго, два ее голоса отдавались эхом, переплетаясь друг с другом. — Выжившие только в силу концентрации энергии наших индивидуальных воль, собранных вместе и ожидавших своего часа во мраке в течение… длительного периода. Мы избранницы Артемиды, авангард ее могущества, и наша ненависть поддерживала нас, когда нас согнули, вынудили встать на колени и бросили в черную пасть Аида. — На секунду она закрыла глаза, затем открыла и посмотрела на человека, сидевшего на полу перед ней. — Мы прежде всего воительницы и всегда останемся ими, сражаясь в царстве Аида так же яростно, как в степях перед Афинами. Можно сражаться с Властелином Смерти совместным усилием воль и с божественной помощью Артемиды победить. Да. Победить! — Ее глаза загорелись; их энергия обжигала лицо Эвана, и он отпрянул назад. — Вы ничего не знаете о желании выжить, — сказала она, скривив губы в каком-то зверином оскале. — Вы ничего не знаете о воле к жизни, о желании ходить по земле и лесам, снова вдыхать запахи моря, встать под пылающим солнцем и устремить в небеса свой клич! Мы знаем все это, и нам знакомы горький безграничный холод и тьма. Мы знаем, что такое хотеть вскрикнуть и не иметь голоса, хотеть видеть, но не иметь глаз! — Ее голос все поднимался и поднимался, гулко отражаясь от стен. — Нам знакома хватка Тарантоса с его чешуйчатыми лапами и горящими красным пламенем глазами, и мы знаем, что значит сражаться с этим смертельным захватом. Одна свирепая яростная сила — против другой! И мы знаем, что такое ждать, И ЖДАТЬ, И ЖДАТЬ! — Она вскинула руку сверкнув золотым браслетом на предплечье, и со всей силой ударила кулаком по кофейному столику. Раздалось пронзительное «краааак!», и столик раскололся пополам. Она моргнула, словно сдерживая энергию, заключенную в теле и стремящуюся вырваться из-под контроля, опустила руку и уставилась на него поверх разломанного столика.
