Стивен Кинг - Темная любовь (антология)
Позднее, перед топящимся камином с замечательным старым "черным" фильмом "Шансы против наступления завтра", мы во второй раз занялись любовью, и вот тогда, лежа в милой прохладе ее рук, когда наши запахи и выделения слились воедино, я сказал:
— Сегодня сюда приходила Эми.
Она напряглась. Вся.
— Зачем?
— Это непросто объяснить.
— Стерва! Я так и знала.
— Что она придет сюда?
— Что придет и повиснет на тебе. Что и было, так?
— Так.
— Но ты не…
Мне ни разу не приходилось лгать ей прежде, и это оказалось гораздо труднее, чем я предполагал.
— Иногда все вырывается из-под контроля…
— Блядство!
— Я хочу сказать, без всякого намерения, случается…
— Блядство, — повторила она. — Ты ее трахнул, так?
— Из самых лучших побуждений, ты…
— Перестань вякать. Просто скажи это. Скажи, что ты ее трахнул.
— Я ее трахнул.
— Как ты мог?
— Я не хотел.
— Конечно.
— И я смог только раз. Второго не было.
— Как благородно.
— И я сразу же об этом пожалел.
— Эми говорила мне, что ты, когда выглядел урод уродом, был одним из самых прелестных людей, каких она когда-либо знала.
Она встала, воплощение красоты, бесстыдно нагая, и направилась в спальню.
— Лучше бы ты оставил свое лицо безобразным, Роджер. Тогда бы твоя душа осталась прекрасной.
Несколько секунд я пролежал, раздумывая над ее словами, а потом ринулся в спальню.
Она одевалась с бешеной торопливостью. Но еще не успела застегнуть бюстгальтер. Только одна грудь скрылась в чашечке. Вторая выглядела одинокой и необыкновенно милой. Мне нестерпимо захотелось расцеловать ее и потетешить, как младенца.
Но тут я вспомнил, зачем оказался здесь.
— Полная чушь, и ты это знаешь.
— Что — чушь? — сказала она, убирая в чашечку вторую грудь. На ней уже были колготки, но юбку она еще не надела.
— Да все это дерьмо, будто мне следовало оставить свое лицо безобразным, чтобы моя душа осталась прекрасной. Не подвергнись я пластической хирургии, ни ты, ни твоя мать даже не поглядели бы на меня.
— Неправда!
Я улыбнулся.
— Черт! Не отрицай, Кендра. Ты красавица. И не стала бы связываться с уродом.
— Послушать тебя, так я полная пустышка.
— Кендра, это же глупо. Спать с Эми мне не следовало, и я сожалею.
— Меня удивляет только одно: как это она еще мне ничего не сказала. Наверное, выжидает момента поэффектнее. И в ее версии, не сомневаюсь, ты бросишь ее на кровать и изнасилуешь. Вот что сказал ей мой отец в тот вечер, когда она застукала нас вместе. Что это я хотела…
— Господи! Так ты…
— Не до конца. Очередной вечер в клубе мы с Рэнди перебрали и каким-то образом кончили борьбой в кровати, а тут входит она и… Ну, возможно, я изо всех сил постаралась создать у нее впечатление, будто мы как раз приступили, когда она вошла, и…
— Да, чудесные в вашей семье отношения!
— Все это гнусно, и, поверь, я понимаю.
Я стоял в спальне, полной теней, освещенной только месяцем над косматыми соснами, и на меня навалилась усталость.
— Кендра…
— Не могли бы мы просто полежать рядом? — В ее голосе тоже звучала усталость.
— Ну конечно.
— Без чего-либо, хочу я сказать.
— Я знаю, что ты хочешь сказать. И, по-моему, это чудесная мысль.
Мы тихо пролежали, наверное, шесть-семь минут, прежде чем занялись любовью — и еще никогда мы такие неистовствовали. Она набросилась на меня, даря наслаждение и боль в равной мере. Это было очищение, в котором я отчаянно нуждался.
— Она всегда была такой.
— Твоя мать?
— Угу.
— Соперницей?
— Угу. Даже когда я была маленькой, если, кто-нибудь хвалил меня, она злилась и говорила: "Ну, девочкам ничего не стоит выглядеть красивыми. Другое дело сохранять красоту, когда становишься старше".
— И твой отец ничего не замечал?
Она горько усмехнулась.
— Мой отец? Ты шутишь? Он обычно заявлялся домой поздно вечером, окончательно напивался, а потом забирался ко мне в постель и щупал меня.
— Господи!
Горький вздох.
— Мне наплевать. Теперь. Да пошли они на…! Через шесть месяцев я получу свое наследство — от деда по отцу, — а тогда перееду, и пусть они играют в свои дурацкие блядские игры.
— Сейчас подходящий момент, чтобы сказать, что я тебя люблю?
— А знаешь, что самое сумасшедшее во всем этом, Роджер?
— Так что?
— Я тоже тебя люблю. В первый раз в жизни я кого-то люблю по-настоящему.
В ночь на 20 января, полтора месяца спустя, я лег рано с новым романом Сью Графтон в руках. Кендра отзвонилась из-за насморка. Я достаточно ипохондрик и не огорчился, что мы не увиделись, как условились.
Звонок раздался перед двумя часами ночи, когда я крепко спал — и именно тогда, когда проснуться особенно трудно.
Но я все-таки встал и долго слушал стенания Эми. Мне потребовалось много времени, прежде чем я понял, чем, собственно, вызваны ее рыдания.
Похороны происходили в темное снежное утро. Пронизывающий ледяной ветер чуть не сбил с ног тех, кто нес поблескивающий серебряный гроб от катафалка к могиле. Все вокруг было унылее тундры.
Позже в загородном клубе, где был сервирован поминальный завтрак, ко мне подошел мой старый школьный товарищ и сказал:
— Держу пари, когда они его изловят, это будет черномазый.
— Я не удивлюсь.
— Ну, да. Бедняга спит в своей постели, и тут какая-то черная образина расстреливает его, а потом идет по коридору и стреляет в бедняжку Кендру. Говорят, она никогда уже не сможет ни ходить, ни говорить. Сидеть в чертовом инвалидном кресле с утра до ночи! Я в шестидесятых и семидесятых был либералом, но теперь я по горло сыт их дерьмом. По самый подбородок сыт.
Эми запоздала. В былые дни ее могли обвинить в том, что она сделала это нарочно, чтобы оказаться в фокусе всеобщего внимания. Но теперь у нее имелась веская причина. Она вошла медленно, опираясь на палку. Грабитель, который поднял стрельбу в ту ночь и украл драгоценностей больше чем на 75 тысяч долларов, ранил ее в плечо и ногу и бросил так, видимо, сочтя убитой… Как Кендру.
В черном платье и черной вуали Эми выглядела чертовски эффектной. Черный цвет придавал ей траурную сексуальность.
Выстроилась очередь. Следующий час Эми принимала соболезнования стоявших в очереди, как и накануне в морге. Были слезы и смех со слезами, и ругательства со слезами. Старики выглядели ошарашенными — мир стал абсолютно непостижимым: вы богаты, а к вам в дом все равно вламываются и убивают вас в вашей собственной постели. Пожилые кипели гневом (т. е. проклятые черномазые!), а у молодых был скучающий вид (Рэнди же был алкоголиком, который еле держался на ногах и шипал всех молоденьких девушек за ягодицы — ну и что, если он издох, извращенец?).
