Ирина Ангара - Мертвые тоже хотят жить (СИ)
А между тем воспоминание снова сменилось, и душа не умершей обрела тело. И какое!? Марк был в шоке. Он видел Марию и раньше, но старался держаться от девушки подальше, и не только из-за ее родственника, и из-за маячившего рядом Глеба, которого та обожала, сколько из-за собственных болезненных воспоминаний. Машенька Александрова была точной копией его покойной супруги, веселой, легкомысленной, обожающий подарки южной леди. Тогда нежданно грянула война и он, как сотни других землевладельцев отправился воевать за армию конфедератов. В какой-то степени ему было все равно, за кого сражаться, за уже долгую к тому времени жизнь, он повидал десятки войн и тысячи чужих смертей, но тогда он сражался за свою землю и свою семью, и даже остался жив. Но Мариета де Лакруа была слишком легкомысленной, слишком беспечной и слишком веселой.
Их поместье располагалось далеко от боевых действий, земля не пострадала, но не дом. Летом, тысяча восемьсот шестьдесят пятого года он приехал на его руины, а о его молодой жене напоминала лишь могила, да грубо сколоченный крест. Оставшиеся слуги шептались за спиной, думая что он не замечал, но он все видел и слышал, и все понял.
Его тихая гавань была разбита, а он мог лишь обессилено сжимать кулаки и продолжать жить дальше. И он жил, став еще циничнее, еще жестче, еще принципиальнее.
И вот теперь на него смотрели синие глаза его жены, Манечки Александровой, такой же бестолковой, такой же глупенькой кокетки, вот только через них проглядывали другие — зеленые, испуганные глаза другой девчонки, мечтающей жить.
Образы сменялись образами, на которых была новая я — Мари, совершенно не похожая ни на Мариету, ни на Манюню. Наивная, любопытная, верящая в чудо, пытающаяся играть во взрослую самостоятельную жизнь.
Почему он помог ей? Почему назвал своей?
У Генриха, не было однозначного ответа, просто потому что… Но одна мысль, все же сияла ярче других — чтобы она не стала второй Мариетой, чтобы…
— Хватит!
Мысленно закричав, попыталась вырваться из воспоминаний. Я не хотела это знать. Зачем? Мои замки рушились, а прочный до этого якорь покрывался ржавчиной, крошась от малейший прикосновений.
— Мариша, смотри…
— Нет! Хватит… Я хочу вернуться!
— Мариш?
Голос пытался остановить, но я ничего не хотела слышать и знать. Что он мне может сказать? Что изменил свое мнение и думает по-другому? Что сейчас я не просто напоминание о прошлом и нечто среднее между Манюней и предавшей его супругой?
Бред!
Сколько прошло? Около двух недель? Это ничто… Этого слишком мало для столь кардинальных изменений.
А потому я хотела вернуться. Я устала и просто хотела вернуться.
Метавшаяся в тисках чужих воспоминаний душа вырвалась, а уже в следующую секунду я почувствовала боль возвращения. Тело, оплетенное капельницами и проводами, выгнулось дугой, пальцы сжались в кулаки, цепляясь за сильно натянутые простыни, горло царапала толстая трубка, которую хотелось выплюнуть, но я больше не могла пошевелиться.
— Она пришла в себя.
— Еще разряд?
— Ты идиот? Девочка дышит.
— Прекратить подачу кислорода.
— Мужчина…
— Нет! Я останусь здесь!
— Снотворное?
— Мужчина…
— Не думаю…
Чужие голоса сливались в один непонятный и неприятный гул, они мухами жужжали где-то над ухом, и мне хотелось искренне их прихлопнуть, чтобы остаться наконец одной и подумать…
О чем? О жизни… О главном… О том, в чьем я теле, думать было страшно.
— У нее шок!
— У тебя тоже был бы шок, идиот.
— Мужчина!?
— Я останусь тут, по-моему, я выразился более чем понятливо!
— Надо проверить работу мозга, есть вероятность…
— Проверяйте!
— Сколько она пробыла в воде?
Распахнув глаза, завертела головой, но из-за натянутой на лицо мутной маски, смогла рассмотреть лишь непонятные и громоздкие фигуры в белом.
Больница… ну кто бы сомневался… Это даже не смешно!
— Снимите…
— Рано, есть опасность..
— Снимите с нее это!
— Хватит командовать, гоняйте своих подчиненных…
— Коллега, я думаю, жених пациентки в данном вопросе…
Жених?
Слово вспыхнуло в голове, а я нервно засмеялась. Опять?
— Истерика?
— Снимайте!
Я замерла, когда чужие пальцы коснулись головы и аккуратно сняли маску, а потом заморгала, не понимая, почему и без нее вижу отвратительно плохо.
— Секундочку, — что-то коснулось щеки, а потом аккуратно промокнуло глаза. — Вот так милая, не надо плакать… Посмотри на меня?
Повернув голову на звук, снова моргнула, фокусируя взгляд. теперь я отчетливо видела худощавую женщину лет сорока в узких очках в металлической оправе.
— Прекрасно. Слух есть. Зрение? Моргни, если видишь.
Моргнув, попыталась ответить, но чуть не поперхнулась из-за трубки.
— Тш-ш-ш. Пока не говори. Значит, видишь, молодец. Давай все же проверим реакцию зрачка. Умочка моя…
Женщина посветила фонариком, поохала, а потом, ловко заговаривая мне зубы, вытащила трубку.
— Вот так… А теперь спать.
И я уснула, провалившись в теплые объятия Морфея.
— Привет.
Это было первым, что я услышала стоило только открыть глаза. Обычное слово, сказанное низким, хрипловатым, усталым, до боли знакомым голосом.
— Марк?
Мой ответный хрип тоже не отличался мелодичностью. Сиплые нотки еще никого не украшали.
Повернув голову направо, всмотрелась в грубоватые черты, отметила прикрытые припухшими веками глаза и темную щетину на щеках и подбородке. Красавец.
Интересно, а как выгляжу я?
— Кто я?
Мужчина в недоумении приподнял брови подался вперед.
Сглотнув, уточнила:
— Сейчас. Кто я?
Неужели снова новое тело и новые родственники с обязательствами? Не слишком ли много? Господи… Дай пережить это!
Пальцы, до этого спокойно лежавшие поверх одеяла, сжались и начали нервно теребить ткань.
— Мари, — Марк как-то странно, облегченно выдохнул и, нежно проведя рукой по моему лицу, убрал мешающую прядку волос.
Значит все же Мари.
Закрыв глаза, расслабилась.
Мари… Здорово…
А я и не заметила, как задержала дыхание. Значит, никаких новых родственников и новых тел.
Здорово.
— Я видела тебя, — собравшись с силами, приподнялась и, поймав взгляд Марка, утвердительно кивнула. Это было важно, и я хотела знать об этом все. — Там…
Голос звучал неприятно глухо, а руки дрожали, но все еще пытались удержать мое тело на весу.
— Тш-ш-ш, ложись, — подхватив мое падающее тело, недовольно произнес. — Тебе еще нельзя вставать.
