Людмила Сурская - Оборотень
Сержа поджимали дела. Татьяна проводила с мужем наедине очень мало времени. Но ночи были только их и вечера тоже. Он, забрав у неё щётку, расчёсывал любуясь её волосы и рассказывал о прожитом дне. Она, страшно боялась времени, когда Серж устав от неё захочет уйти спать в свою спальню. Правда надеялась, что такое случиться не скоро, а пока лёжа на его руке, долго не могла уснуть, это от счастья. Ведь оно у них было. Она дорожила каждой минутой их близости, и ей нравилось любоваться им ночью. Она крепче обнимала мужа и целовала его плечо. Была уверена — муж безумно любил её. Ведь за ночь его желание не покидало его по нескольку раз. К тому же Серж отказался даже, учитывая её недомогание, от удовольствия составить компанию её брату на охоте. Тот факт, что жене было нехорошо, безмерно тревожил его. Утром вообще всё кончилось обмороком. Пришлось пригласить доктора. После его приезда барона бесцеремонно вытурили из комнаты. И вот он, вышагивая у дверей, ждал результата. Медицинское светило, выйдя к нему, с ходу заявило:
— Барон, причины для тревоги не вижу. У вашей жены крепкий молодой организм и она справится…
— С чем? изъясняйтесь по — понятнее доктор.
Доктор растолковал:
— С родами, сударь, у вас будет наследник.
Серж, покачнулся, всё поплыло. Отсутствие детей он считал необходимым условием собственного счастья. "Вот она расплата, за беспечность. Всё хуже не бывает. Не успел порадоваться цветочкам, а ягодки уже тут как тут".
— Ох, как вас от счастья повело, — по — своему истолковал его состояние медик, — так уж заведено, женщина рожает, а мужчина с лица белеет при этом.
Когда он вошёл к жене, она сияла не меньше утренней звезды. А на его лице не было даже проблеска удовольствия или какого-то иного чувства на него похожего. Со сведёнными в дугу бровями он был воплощением укоры. Но она не замечая ничего в счастье и радости бросилась к нему.
— Серж, дорогой, у нас уже есть вот такусенький, — раздвинула она пальчики, — ребёночек. Барон, не хмурьте брови. Вы совсем не можете быть сердитым.
— Таня, ты не представляешь, что натворила. Я столько плакал и страдал. Так мучился тем своим состоянием, что не такой, как все. Поклялся, что на мне это кончится и больше не один мальчик не взвоет оборотнем на луну. Что теперь… — Он уже не улыбался, смотрел совершенно серьёзно и даже немного зло.
— Серёжа, миленький, ты ошибаешься и это человек. — Оставив игривый тон, обняла его она. На щеках её играл возбуждённый румянец. Глаза сверкали от случившегося с ней, там счастье плескалось с испугом. "Серж так себя держит".
Но он был не умолим и, сорвав её руки с себя, отрезал:
— Прекрати! Я не хочу ничего слышать.
В его душе всё клокотало: "Это моя вина. Я осёл не проявил достаточно твёрдости. К тому же избаловал её".
Только Таня тоже не собиралась отступать. Да и как можно, если это всего лишь его страх. Она уверена — всё, что происходит в жизни, происходит по кем-то начертанным причинам и противостоять им бесполезно.
— Мне чудная та старушка у церкви сказала. Ну улыбнись, пройдёт немного времени и ты возьмёшь на руки малыша. Красивого, здорового, полненького. Со складочками на шейке и ручках. Такой маленький, краснощёкий ангелочек.
Он, расправляя после прошившей его судороги широкие плечи, шагнул к ней, больно сжал ладони и с ужасной улыбкой на перекосившемся лице ответил:
— Девочка, ясная моя, ты веришь в сказки, а жизнь жестока. Он не должен родиться. И не родиться. Ну, что ты молчишь?
— Я не молчу, а плачу… Барон, если вы не перестанете меня пугать, то я немедленно уеду, и вы никогда больше не увидите ни меня, ни своего ребёнка.
Она не взглянула на него. Ей было страшно и больно. Княжна не понимала, почему он такой упёртый в своём заблуждении. И после бессильных проб переубедить его знала одно — она должна спасти ребёнка любой ценой.
Барон злился её нежеланию понять его и, почувствовав угрозу своим планам, грозно предупредил:
— Это ещё что за новости. Останешься здесь и под охраной до моего возвращения. И перестань, болтать всякую ерунду. Не ровен час, рассержусь. А вы, сударыня, меня таким ещё не видели. Когда сержусь, то бываю необуздан. Тогда не дай Бог попасть вам под мою горячую руку. — Сказав это, Серж не только пугал, но, как и обещал, запер её на ключ и действительно приставил к дверям человека. Таня, в бессилии упав на подушки, разрыдалась. Проплакав так с полчаса, заставила себя подняться и обиженную голову думать. "Всё, чего она добилась от Сержа было вопреки ему. Значит, надо не страдать и охать, а действовать и бороться. Подойдя к окну, она выглянула в парк. Митрич спокойно обихаживал кусты. Решение пришло моментально. Написав записку, она бросила её садовнику, привязав к своей любимой тряпичной кукле. Митрич поднял, посмотрев на окно и поняв её жесты, развернул бумагу. Прочитав, поскрёб в макушке и кивнул. Прошло двадцать минут, и карета встала на углу замка. Переодевшись в мужское платье. Так легче путешествовать и заметать следы. Таня, связав одна за одну простыни и закрепив один конец к кровати, перебравшись через подоконник, аккуратно принялась спускаться вниз. "Хорошо, хоть второй этаж". — Колотилось в мозгу. Митрич подстраховав, помог опуститься на землю.
— Что опять не славу Богу, ваше сиятельство?
— Немедленно! Едем!
— Что за спешка, а барон? — крутил головой Митрич, в надежде найти ответ. — Надо подождать…
— Понимаешь, нет необходимости откладывать и даже наоборот, — выпалила она сердясь на него.
— Ну я не знаю, — почесал макушку он сбив на загривок шапку.
— Митрич, поспешаем, пока барон не вернулся, иначе от беды не уйти. Обещаю, всё расскажу по дороге.
Митрич смирился.
— Куда едем?
— В имение Софьи, там он меня навряд ли будет искать. К тому же у Софи много осталось детских вещей, а мне это ой как скоро пригодиться.
— Неужели наследник? — добром засверкали глаза садовника.
— Ты не ошибся, но барон испугался. Я его понимаю, не хочет продолжения рода оборотней. Думает, что родится именно он. Но Серж ошибается, Митрич. Это будет человек. Она сказала: "От человека родится человек" и я ей верю. Понимаешь меня.
Митрич смотря мимо неё задумчиво тянул:
— А я то думал, куда понёсся барон сломя голову, а он задумал лихое.
Тяня опустила голову пытаясь скрыть слёзы обиды:
— Да. Если б ты его видел, он такой был рассерженный. Решил, что ребёнка не будет.
Митрич крякнул, но с отъездом не спешил. Они ему были оба дороги.
— А вы точно не погорячились, ваша светлость? Может, погоняет и успокоиться?
— Кто знает, лучше не рисковать. Я б страх, как хотела ему не верить, но…
