Карина Сарсенова - Хранители пути
Вопрос не родился у нее откликом на это утверждение. Новое знание возникло в ее пробужденном сердце и вернулось к Иеремиилу единственно правильным разворотом дарованного им знания.
— Это тот порог, преодолев который, я стану полноценным ангелом. Как Амадео, который помогает мне на Земле, — улыбнувшись учителю, Меруерт позволила ослепительному белоснежному сиянию поглотить себя.
Глава 22
Выбор
— А ну пусти! — с ходу накинувшись на Евгения, Амадео сжал его бычью шею железным борцовским захватом. Без единого звука обмякнув, здоровяк мясной горой свалился к ногам продюсера.
— Боже ты мой… — отпихнув в сторону завалившуюся на бок тушу, Амадео склонился над телом Вероники.
— Мертва, — вглядываясь в закатившиеся глаза, еле слышно пробормотал он. Подскочив от звука падения чего-то тяжелого, Амадео резко обернулся. Бросившись к лежащему ничком Александру Евстигнеевичу, он схватил его за руку.
— Тоже мертв! — тряся бездыханное секретарское тело, он безуспешно пытался вернуть в него хоть один признак жизни. — Да что же такое!
— Чего распереживался, скоро вы все к ним присоединитесь! — казалось, злобная ухмылка Шалкара первая материализовалась из густого комнатного сумрака, проявив из себя демоническое тело.
— ТЫ! — вскрикнул Амадео, проворно вскочив на ноги.
— Я, — злорадно ответил Шалкар. Ухмылка, намертво приклеившаяся к его лицу, обезображивала его уродливым шрамом. — Надо уметь проигрывать, приятель.
Пройдясь по кабинету, демон поднял кресло Амадео, приставил его к столу и вольготно расположился в уютных кожаных глубинах.
— И что ты на это скажешь, жалкий ангел младшего чина? — прищурившись, он вполоборота развернулся к Амадео. — Какая чудесная музыка! — вслушиваясь в звуки разрушения и насилия, доносившиеся с улицы, Шалкар победно ухмыльнулся. — Все, ваша песенка спета. Сопротивление бесполезно. Советую расслабиться и получить удовольствие от последних мгновений жизни.
— Но МЕРУЕРТ… Она стала полуангелом! — едва не споткнувшись о бесчувственное баритоновское тело, закричал Амадео.
— Слишком поздно, — с издевательским сочувствием глядя на противника, изрек Шалкар. — Слишком много душ перешло на сторону мрака. Одному полуангелу не справиться. И тебе не справиться. И наставнику твоему, старперу архангельской породы, никак не одолеть нашу силу.
— Допустим. А демону одолеть? — голос, твердый как закаленная сталь, вонзился в возникшую паузу.
Прикрывшийся от непредвиденного вторжения черными крыльями Шалкар осторожно выглянул в просвет между ними.
— А, ДАМБАЛЛА! — радостно воскликнул он, выпрыгнув из кресла. — Сам явился! Вот спасибо! А то я уже устал тут сотней дел ведать. Тебя сейчас кончать или хозяину передать?
— А пусть он сам решает, — бесстрастно глядя в глаза Шалкара, одними губами улыбнулся Геннадий.
— Это как? Ты что, рехнулся? Ты черт и не имеешь права выбора! — перемахнувший через стол Шалкар угрожающе приблизился к Дамбалле.
— Ошибаешься… — тихо проговорил тот. — Еще как имею. Теперь имею.
— Ты… — взмахнув огромными крыльями, прошипел Шалкар. Искра понимания вспыхнула в его бездонно мглистых глазах. — Ты… НЕ СМЕЙ!!!
— АМАДЕО! — выставив вперед ладонь и без труда удерживая ею беснующегося демона, провозгласил Геннадий. — Помни: я очень благодарен силам света за предложенную помощь. Вы победили меня дважды. Первый раз победу одержала серая душа человека, которая вселилась в мой полусумрак и сумела вопреки ему стать светлой и тем ослабить мою тьму. Во второй раз вы победили меня, предложив помощь. Ваше участие и сочувствие сделали мой внутренний свет еще сильнее. И теперь я не принадлежу тьме. Но не принадлежу и свету. И я могу выбирать. И мой выбор по перечисленным здесь причинам имеет огромную силу. Как созидательную, так и разрушительную.
— Не смей! Я приказываю тебе! — вложив всю свою мощь в последнюю вспышку ярости, Шалкар раскрыл крылья и гигантской монструозной птицей набросился на Геннадия.
Сколь много решает даже не мгновение, а одна его доля, вложенная в то или иное решение… Опоздание на долю секунды обуславливает глобальность изменений и изменения всей глобальности…
— Я отказываюсь от света… — последние слова Геннадия незначительно опередили последнее действие Шалкара. Но какое они имели значение!
Заоконный грохот плотной звуковой пробкой стоял в ушах. Крики, стрельба, взрывы, звуки разрушения и смерти… Хаос, захватывавший все новые и новые пространства. Но нечто в этой какофонии выбивалось из ее общей бесструктурности. Что-то привлекало внимание необычной равномерностью и выверенной ритмичностью… Что-то, несущее вибрации настоящей жизни…
Притягиваемый жизненной силой этого звука, Расул невольно сосредоточил на нем все свое внимание. И чем больше он концентрировался, тем явственнее слышал манивший его ритм, тем ближе становился к нему. В какой момент он слился с ним полностью, он не уловил, но вдруг заметил, что эта мелодия жизни пробила звуковую пробку в ушах, отделявшую его от внешнего мира и столь характерную для всех умирающих… И когда усиленно зазвучавший ритм загрохотал у него в ушах, он открыл глаза и сел, наполненный силой полученного осознания: он слышит здоровое биение собственного сердца. И значит, он еще очень даже жив.
Но звуковая нить вернувшейся к нему жизни едва не оборвалась, когда он повернул голову и увидел… На полу… У стены… ЕЕ…
— Сволочь… Ты ее убил… — с трудом, не замечая адской боли в раскроенном черепе, но внутренне корчась от невыносимости выпавшего ему испытания, Расул удерживал на коленях хрупкое девичье тело. Подняв глаза на скорчившегося в углу Евгения, он задыхался от попеременно приливающих к лицу жара и холода. Жалость и ненависть, любовь и ярость рвали на части душу и плоть…
— Что ты наделал… Что натворил… За что… Ее загубил, себя и меня впридачу. Ведь я ее люблю больше жизни. Я без нее не выживу…
Уронив голову на грудь, Расул отпустил себя в облегчение беззвучного и бесслезного плача. Такого, который исходит из предельно страдающего сердца.
— Да будьте вы все прокляты, и я вместе с вами! — животное отчаяние в мгновенно потускневших глазах Евгения сменилось неуклонной решимостью. Бросив на Расула пустой и невидящий взгляд, из которого уже ушла душа, он одним удивительно слитным, неразрывным на фрагменты движением вскочил на ноги и бросился к окну. Последнее, что осталось от него в памяти Расула — звучание оглушающей тишины, заполнившей собой недавнее бытие Евгения. Тишина остановившегося сердца. Пораженный ее громкостью, баритон в мертвенном ужасе созерцал пустой оконный провал…
