Стивен Кинг - Мизери
— Хорошо, — сказала она. — И все-таки я недовольна. Пусть от одной сигареты у тебя не разовьется рак, я все равно недовольна. И знаешь почему. Пол?
— Нет.
— Потому что курят только Непослушные Парни, — ответила Энни и принялась убирать посуду.
39— Мистер босс Иск., она?.
— Ш-ш-ш! — зашипел Йен., и Езекия послушно умолк. Джеффри чувствовал, как сильно пульсирует жилка у него на горле. Снаружи доносился скрип мачт; легкий бриз, первый предвестник свежего морского ветра, заставлял хлопать паруса; кричали птицы. Джеффри слышал, как на нижней палубе распевают песню гортанные, сорванные мужские голоса. Но здесь, в каюте, три человека — два белых и один черный — молча выжидали, желая убедиться, будет Мизери жить ., или…
Йен громко застонал, и Езекия сжал его руку. Джеффри, в последнее время пребывавший в почти истерическом напряжении, напрягся еще сильнее. Неужели теперь, когда все позади. Господь будет так жесток, что позволит Мизери умереть? Однажды 0н уже отверг такую возможность, причем был скорее весел, чем сердит. В те времена он отверг бы мысль о том, что Господь может быть жесток, как абсурдную.
Но его представление о Боге — как и представление о многих других предметах — переменилось. Перемены произошли в Африке. В Африке Джеффри осознал, что в мире не один Бог, что их много и среди них есть не просто жестокие — есть безумные боги, и это представление переменило его взгляды. Жестокость в конце концов объяснима. Противостоять же безумию не может ничто.
Если его любимая Мизери в самом деле мертва (а этого он всерьез боялся), он выйдет на верхнюю палубу и бросится в море. Он всегда знал и принимал как должное, что боги суровы; но он не желал жить в мире, где боги безумны.
Езекия резким, испуганным возгласом прервал его мрачные размышления:
— Мистер босс Йен! Мистер босс Джеффри! Смотрите! Она — глаза!
Она — глаза — смотрите!
Глаза Мизери, ее глаза неуловимо василькового оттенка открылись. Посмотрели на Йена, на Джеффри, опять на Йена. Сначала Джеффри увидел в них только изумление, потом в них засветилось узнавание, и он почувствовал, как радость согревает его душу.
— Где я? — спросила она, зевая и потягиваясь. — Йен? Джеффри? Мы в море? Почему мне так хочется есть?
Смеясь и плача, Йен обнял ее, повторяя без конца ее имя.
Она была удивлена, но с радостью обняла его, и Джеффри, увидев, что она жива, понял, что сможет, отныне, и навеки, смириться с их взаимной любовью. Он, будет жить один, он сможет жить один, — в мире и покое.
Может быть, боги все же не безумны… По крайней мере безумны не все?
Он тронул Езекию за плечо.
— Старик, давай-ка оставим их одних.
— О, это правильно, босс Джеффри, — сказал Езекия, обнажая в широкой улыбке все семь золотых зубов.
Джеффри украдкой бросил на нее последний взгляд, и ее васильковые глаза согрели его, наполнили светом. Полонили его.
Люблю тебя, дорогая, подумал он.. Ты меня слышишь?
И ответ пришел — возможно, рожденный его собственным опечаленным разумом, хотя вряд ли; слишком он был ясным, слишком узнаваем был ее голос.
Я слышу… Я тоже тебя люблю.
Джеффри закрыл дверь каюты и поднялся на палубу. Вместо того, чтобы броситься в море, как он намеревался сделать совсем недавно, он закурил трубку, глядя, как солнце садится, как оно скрывается на горизонте в далеком облаке, в которое превратился берег Африки.
А потом — он не мог поступить иначе. Он вынул из машинки последний лист и нацарапал ручкой самое любимое и самое ненавистное для писателя слово:
КОНЕЦ
40Распухшая правая рука не желала вставлять пропущенные буквы, но он заставил ее работать. Если он не сможет заставить руку хоть как-то двигаться, то не сможет довести свое дело до конца.
Закончив, он отложил ручку и посмотрел на свою работу. Он испытывал те же чувства, что и всегда, когда заканчивал книгу; как будто он в течение долгих месяцев взбирался на гору и продирался сквозь заросли, выбрался на вершину и увидел заасфальтированное шоссе, а на нем — за хорошее поведение — несколько заправочных станций и кегельбанов.
И все же приятно заканчивать — заканчивать всегда приятно. Приятно создавать, вызывать кого-то к жизни. Не отдавая себе отчета, он понимал, что его работа требует смелости, что он обязан творить никогда не существовавших людей, заставлять их совершать поступки и вдыхать в них призрачную жизнь. Он понял — понял наконец, — что это довольно глупый трюк, но единственный подвластный ему, и хотя он проделывал его порой неловко, всегда при этом его переполняла любовь. Он тронул кончиками пальцев рукопись и улыбнулся.
Его левая рука оставила толстую пачку бумаги и подползла к единственной сигарете «Мальборо», оставленной на подоконнике. Рядом с ней — керамическая пепельница, изображающая прогулочный пароход. На пепельнице надпись: СУВЕНИР ИЗ ГАННИБАЛА, ШТАТ МИССУРИ, — ЭТО РОДИНА АМЕРИКАНСКОГО СОЧИНИТЕЛЯ!
В пепельнице лежала упаковка картонных спичек, но спичка там была всего одна — только одну Энни соизволила ему дать. Впрочем, ему достаточно одной.
Он слышал, как она расхаживает наверху. И это хорошо. У него есть время на кое-какие приготовления, а если она вздумает спуститься раньше времени, он услышит и будет предупрежден.
Энни, пришло время для настоящей шутки. Посмотрим, смогу ли я. Давай посмотрим — я могу?
Он наклонился, не обращая внимания на боль в ногах, и отодвинул кусок плинтуса.
41Через пять минут он позвал ее; на лестнице зазвучали тяжелые, какие-то неуклюжие шаги. Он считал, что его охватит паника, когда дойдет до ее прихода в комнату, но оказалось, что он совершенно спокоен. Тем лучше. В комнате пахло горючей жидкостью, которая капала на пол с доски, лежащей на ручках инвалидного кресла.
— Пол, ты б самом деле закончил? — крикнула она из коридора.
Пол взглянул на внушительную стопу бумаги, лежащую на доске рядом с мерзким «Ройалом». Бумага уже пропиталась горючей жидкостью.
— Ну, Энни, — крикнул он в ответ, — я сделал все, что мог!
— Ух ты! Грандиозно! Я не могу поверить! Я столько ждала! Подожди минутку! Я принесу шампанское!
— Хорошо!
Она шагнула на линолеум в кухне. Пол знал, когда и как скрипнет дверца холодильника. Вот она скрипнула. Все эти звуки, я слышу в последний раз, подумал он и почувствовал, что сейчас свершится чудо, и все его спокойствие разлетелось вдребезги, как яичная скорлупа. А под скорлупой был страх… и что-то еще. Наверное, исчезающий вдали берег Африки.
Дверца холодильника захлопнулась. Энни прошла через кухню; идет сюда.
