Сергей Головачёв - Приди и узри
— Не пей, не пей. Вот после этого «не пей» и развалилась великая держава. Если б не твой «сухой» закон…
Колян сделал первый глоток и отчаянно затряс головой. У него так перехватило дыхание, что он не мог ни вдохнуть воздух, ни выдохнуть. С минуту он не дышал, словно нырнул под воду. Лысый и сивый тем временем продолжали разговор.
— Она развалилась после того, как ты споил её этой сивухой.
— Никто никого не спаивал. В России пьют её уже тысячу лет, и ничего народу не делается.
— Если честно, пьют всего двести лет, — уточнил лысый, — тут главное, дать им толчок. Установку на самоуничтожение. Пей, кури, колись! Умри молодым! И чем раньше большинство из них умрёт, тем лучше. Земля ведь не резиновая, лохов становится всё больше, поэтому ресурсов на всех не хватит.
— То есть ты хочешь сказать, — подхватил сивый, — что самый лучший лох — это тот, который не подозревает, что он лох?
— Именно, — подтвердил лысый. — А для этого его нужно одурманить. Пьяным лохом легче управлять.
— Ну, да. Спаивай и властвуй, — вздохнул сивый. — Всё-то ты, змея, знаешь. Между прочим, то, что ты провернул с советской империей за последнюю четверть века, с трезвым населением провернуть было бы невозможно. Механизм захвата и раздела её был отработан им ещё на индейцах Америки. Завоевать тех было невозможно, но он легко победил их «огненной водой». Теперь такая же участь ожидает и местных аборигенов.
— От водки не умирают, — не согласился с ним лысый. — Водка — это пищевой продукт. Её полезно выпить для аппетита. Правильно, Колян?
Колян, наконец, сделал первый вдох, и со слезами на глазах загудел:
— У-у-у-у….
— Вот видишь, — кивнул лысый, — он подтверждает.
— Ложь! Водка — это наркотик, — замотал головой сивый, — у человека сразу же возникает зависимость, от которой невозможно избавиться.
— А как быть с тем, что водка — лучшее средство от гриппа?
Пока они спорили, Колян, прислонившись к дереву, во второй раз приложился к бутылке. Неразбавленный спирт вновь перехватил его дыхание, и пока он в течении целой минуты не дышал, ему вдруг показалось, что между лысым и сивым есть что-то общее, словно их что-то связывает. Приглядевшись, он заметил, что связывает их одно общее змеиное тело. При этом у одного из них была в руках изумрудная бутылка амброзии, той самой, которую предлагала всем пышнозадая мулатка. Отхлебнув из горлышка, лысый передал бутылку сивому.
«Ишь ты, подумал Колян, как мне, так спирт, а сами дуют амброзию»...
Встряхнув головой, он попытался ещё раз пригубить свою бутылку, но это ему не удалось. Смыкая глаза, он начал вдруг медленно сползать вниз.
— Ну, что, Магог, проспорил? — кивнул на него сивый. — Я ж говорил, сразу помрёт.
— Это был его выбор, Гог, — развёл руками лысый.
— Вот как раз выбора у него и не было. Так же, как и у тебя.
Сивый Гог схватил лысого Магога за грудки.
Колян с трудом приоткрыл глаза и в ужасе, в предсмертном видении увидел, как сивый раскрыл пасть и в одно мгновение заглотнул в неё лысую голову. Пытаясь вырваться из пасти, лысый дидько стал дёргаться рывками и выгибать спину.
А поскольку ног у него не было, а было одно на двоих змеиное туловище, то вскоре это выгибание привело к тому, что амфисбена приняла форму обруча. От сильного напряжения она засветилась всеми цветами радуги: от ярко-красного до дымно-фиолетового.
С ужасом смотрел Колян, как сивая голова не только не выпускала лысую, но даже заглатывала её в себя всё глубже и глубже. При этом змеиное туловище засияло исключительно зелёным светом. Ядовито-зелёное сияние ослепило Коляна, и он вновь их закрыл.
Покачнувшись, амфисбена скатилась по крутому склону в ров, как брошенное с горы светящееся зелёное колесо.
В крепостном рву оно остановилось и, словно задумавшись, некоторое время стояло, не падая. Неожиданно змеиный обруч закрутился на месте, отчего сияние его возросло в несколько раз, и затем с огромной скоростью помчался вверх по склону.
Через мгновенье зелёный змий пронёсся мимо закрывшего глаза Коляна, перекатился через вздыбившиеся над обрывом корни дуба и устремился на поляну.
20. Тавро
Добрыня и Злой спустились в широкий крепостной ров, где мусора было накидано не меньше, а может быть, даже и больше, чем на поляне. Навстречу им по тропинке неспешно катил на велосипеде Муромский. Выглядел он довольно странно: правая нога его была босая, штанина на левой ноге была задёрнута чуть ли не до колена, кроссовку же он зачем-то держал в руке.
— Ну, где ты ездишь? — возмутился Злой. — Мы без тебя уже два мешка отволокли.
— Извините, пацаны, задержался, — спешился перед ними Муромский.
— А чего это у тебя кроссовка в руке? — поинтересовался Добрыня.
— А-а… это, — спохватился Муромский, словно впервые заметив кроссовку у себя в руке, — слетела по дороге.
— И тебе было в лом её надеть? — усмехнулся Злой.
— Ага, — кивнул он и, бросив велосипед, принялся обуваться.
— Ну, тогда теперь твоя очередь собирать бутылки.
— А вы чем будете заниматься?
— А мы будем собирать то, что полегче.
Муромский пристегнул своего железного коня к ближайшей осине, и они приступили к раздельной уборке мусора. Злой подбирал с земли пустые сигаретные пачки и смятые газеты; Добрыня закидывал в чёрный мешок пластиковые бутылки из-под минеральной воды и пива, а также весь ассортимент пластиковой посуды: использованные тарелки, стаканчики, вилки и ложки; Муромскому досталась стеклотара.
Подобрав очередную водочную бутылку, он мечтательно произнёс:
— Я вот думаю, насколько меньше было бы у нас работы, если бы на водочных этикетках огромными буквами писали бы «ЯД. Опасный наркотик. Употреблять только самоубийцам».
— Не поможет, — покачал головой Злой. — Вон на сигаретных пачках давно уже печатают траурные рамки с надписью: «Курение убивает», а производство сигарет только растёт.
— Значит, спиртное и сигареты надо продавать не в магазинах, а в аптеках, — предложил Добрыня. — И выдавать всё это только по предъявлению специальной карточки наркомана, которые уже не могут без этого.
— Ага, — усмехнулся Злой. — Тогда у нас все магазины станут аптеками.
Вверху на склоне возле вздыбленного над обрывом дуба они заметили нетвёрдо державшегося на ногах мужика. Пошатываясь, он пытался приложиться к горлышку бутылки, но горлышко почему-то никак не попадало ему в рот.
Добрыня криво усмехнулся:
— А вот была бы водка безалкогольной, как пиво, товарищ этот вряд ли бы так надрался!
