Виктор Точинов - Графские развалины
– Скажи, а…
– Достаточно вопросов, – мягко перебила она. – Я все равно не смогу на них сейчас ответить… Но я обязательно позвоню, как только что-то станет ясным. До свидания, Кравцов.
Впервые за весь разговор назвав его по фамилии, Наташа отключилась.
Кравцов медленно пошел к дому. Медленно поднялся по ступеням крыльца. Еще медленнее зашел внутрь… В коридоре разминулся с бойцами, тащившими под руки обмякшего и пьяно мычащего Мишу-охранника. Подумал, что Козырь едва ли способен к разговору…
Паша сидел за уставленным пустыми бутылками столом ровно и прямо – сказывалась наследственная закваска. Пожалуй, единственно неподвижный, устремленный непонятно куда взгляд выдавал его состояние.
И Кравцов спросил.
– Да… – сказал Пашка-Козырь медленно и тяжело, словно влача неподъемную ношу. – Я давно любил Наташку… Затем без всякой паузы надрывно выкрикнул: – И не мог видеть ее рядом с этим ублюдком Динамитом!!!
Первый Парень – IV
Да, он давно любил Наташку. И не мог видеть ее рядом с этим ублюдком Динамитом…
Потом – за тринадцать лет – Пашка убедил себя, что Динамит не был способен кого-нибудь любить. Вообще. Никого. Мог лишь исполнять идиотские, самим собой и для себя установленные правила. Что Динамиту хотелось одного – побыстрее залезть Наташке под юбку, трахнуть эту недотрогу и пойти дальше по жизни легкой походкой Первого Парня… Он и сам не скрывал намерений – по крайней мере, от Пашки-Козыря. Мысль о том, что отчасти это могло быть рисовкой, работой на сложившийся имидж, – Пашка старательно отгонял. Наоборот, за годы Козырь уверил себя: Динамит бы ее просто изнасиловал где-нибудь на сеновале (девушки в Спасовке зачастую теряли девственность не слишком добровольно, и до суда такие дела доходили крайне редко) но до поры мешали его дебильные понятия о чести… Однако дело к тому и шло, твердил себе Козырь, терпению Динамита явно приходил конец.
Но это все было потом. Тем летом он просто не мог видеть их рядом.
…Провокацию Козырь замыслил простую и незамысловатую – и тем самым наиболее надежную. Выставил в качестве источника информации неких «пацанов» – ничего, понятно, ему не рассказывавших. Знал – позориться, выспрашивая о таком, Первый Парень не станет. Тем более что спустя три дня Козырь информацию аккуратно дезавуировал, хотя само это слово узнал гораздо позже…
Нет, он не ожидал, что все обернется кровавой трагедией. Думал, роман Динамита с Наташкой закончится обычным мордобоем. Прекрасно зная и учитывая характеры обоих (особенно гордость Наташки), был уверен: он сначала ударит, потом задумается, но ни за что не признает ошибку… А она – не простит никогда.
Если бы он мог предположить, во что все это выльется, не раз думал Пашка потом, если бы хоть на минуту мог представить, то…
То, наверное, ничего бы не изменилось.
Он слишком любил Наташку.
Наташа. Июнь 1990 годаЕй от Динамита, утолившего жажду полагавшейся мести расправой с Сашком, досталось гораздо меньше. По крайней мере, выходить из дому в закрывающих пол-лица солнцезащитных очках и штукатурить лицо толстенным слоем косметики не пришлось.
Наблюдательные подруги заметили, что несколько дней Наташка ходила неестественно прямо и когда садилась, то не сгибала спины. Как болезненно она справляла малую нужду (сильно болели отбитые Динамитом почки) и как подозрительно изучала результат этого процесса, опасаясь увидеть кровавые разводы, – этого не видел никто, и никто не слышал, что она при этом шептала. Имени Наташка, впрочем, не упоминала – только обидные и малоцензурные эпитеты.
Ей досталось меньше. Но Наташа не понимала – за что? С Сашком она не была знакома. Может быть, виделись когда-то мельком, не более…
Козырь. Июнь 1990 годаОн сказал Динамиту через три дня после избиения Сашка:
– Тут, кстати, у меня ошибочка вышла. Этот чувак – ну который с солдатиками-то – не с твоей Наташкой уходил, все пацаны перепутали, а я повторил сдуру. С Лукашевой Наташкой он ушел, с городской, знаешь у бабки ее дом с красной крышей, третий от сельпо?
Приятели полулежали на молодой, яркой, еще не успевшей запылиться июньской травке, на пригорке за сельским Домом культуры и умиротворенно попыхивали сигаретами.
– Ну и ладно, – равнодушно сказал Динамит, почти уже позабывший про Сашка. При мысли о безвинно пострадавшей Наташке, впрочем, у него шевельнулось нечто, отдаленно похожее на раскаяние. Но признавать свои ошибки Первому Парню не к лицу, и Динамит добавил:
– А ей пусть будет как аванс, в следующий раз зачтется…
«Следующего раза» у Динамита не было. Наташу он больше не увидел до самой своей смерти. До завтрашнего дня.
А Козырь остался жить.
Динамит снился ему часто, молчаливый и окровавленный. Мертвый. Приходящий, садящийся рядом. Ничем не попрекающий, просто молча сидящий. Сашок снился реже – точно такой, каким запомнился в зале суда. Словно бы внимательно прислушивающийся к чему-то, не слышному другим. Медленно скользящий по залу – с лица налицо – тяжелым взглядом, внимательным и пытливым, как будто прокурором был именно он, а обвиняемыми все остальные. Когда его взгляд падал на Пашку, – и тогда, на суде, и позже, в сновидениях, – внутри у Козыря что-то болезненно сжималось. Хотя он не был трусом и никогда не бегал от опасности. Да и какая тут опасность? – толстая решетка отделяла скамью подсудимых от зала…
Козырь, возможно, сам не отдавал себе отчета – но тринадцать лет он боялся, что решетка рухнет. Что он наяву увидит этот взгляд…
Сашок. Саблино. Июнь 2000 годаГолос молчал десять лет. Ровно десять. И снова раздался в голове Сашка тем летом. Как раз в тот день, когда Леша Виноградов пытался решить свои проблемы при помощи центнера концентрированной кислоты…
Сашок, естественно, понятия не имел о произошедшем в Спасовке. Он с удивлением слушал непонятные, полузабытые слова. И ничего не понимал. А потом понял. Все оказалось на редкость просто.
За годы, проведенные в Ульяновке (именно так именовался поселок, где располагалась областная психушка, хотя в народе и говорили: «угодить в Саблино» – по названию ближайшей станции), Сашок сошелся с одним безобидным больным – Колей Лисичкиным. Двенадцать лет назад бригада путевых железнодорожных рабочих обнаружила Колю, измазанного землей до невозможности и шагающего по бетонным шпалам куда-то в направлении Новгорода. Именно по шпалам – ни разу Лисичкин не наступил на промежуток между ними. Покинуть пути он отказался наотрез, уверяя, что немедленно провалится сквозь землю глубоко-глубоко, где нет света и происходят кошмарные вещи… Угодил на лечение с диагнозом «маниакальный психоз».
