Брэм Стокер - Дракула (с иллюстрациями)
— Хорошо! — сказал Ван Хелзинк. — Возьмем с собой и винтовки. Здесь нам, в сущности, нечего делать, а так как Варна никому из нас не знакома, то не отправиться ли нам уже завтра? Все равно, где ждать, здесь или там. Сегодня ночью и завтра мы успеем приготовиться и, если все будет в порядке, — вечером тронемся в путь вчетвером.
— Вчетвером? — спросил удивленно Харкер, бросая на нас вопросительные взгляды.
— Конечно! Вы должны остаться и позаботиться о вашей дорогой жене! — поспешил ответить профессор.
Харкер помолчал несколько минут и затем сказал глухим голосом:
— Мы поговорим об этом завтра утром. Мне надо посоветоваться с Миной.
Я подумал, что Ван Хелзинку пришло время предупредить Харкера не открывать ей наших планов: но он не обратил на это внимания. Я бросил на него многозначительный взгляд и закашлял; однако вместо ответа он приложил палец к губам и отвернулся.
Дневник Джонатана Харкера
5 октября.
После обеда.
После нашего совещания я долгое время не мог ни о чем думать. Новый поворот событий настолько поразил меня, что я не в силах мыслить. Решение Мины не принимать никакого участия в обсуждении заставляет задумываться: а так как я не смею сказать ей об этом, то могу лишь высказать свои предположения. Теперь я дальше от истины, чем когда-либо. Поведение остальных при этом известии также поразило меня: ведь в последнее время мы часто обсуждали данный вопрос и решили, что между нами не будет никаких тайн. Мина спит сейчас тихо и спокойно, как маленькое дитя. Губы ее полуоткрыты, и лицо сияет счастьем. Слава Богу, что это так.
Немного спустя.
Как странно! Я сидел, сторожа счастливый сон Мины, и считал себя таким счастливым, как, пожалуй, никогда. Когда настал вечер и земля покрылась тенью, в комнате стало еще тише и торжественней. Вдруг Мина открыла глаза и сказала:
— Джонатан, дай мне честное слово, что исполнишь мою просьбу. Дай мне это обещание перед Богом, и поклянись, что ты не нарушишь его, даже если я буду умолять тебя об этом на коленях, заливаясь горькими слезами. Скорее исполни мою просьбу — сейчас же.
— Обещаю, — ответил я, и она на мгновение показалась счастливой; для меня же счастья не было, так как красное клеймо по-прежнему горело на ее лбу.
Она сказала:
— Обещай, что ни слова не скажешь мне о плане, составленном против графа. Ни слова, ни намека, ни поступка, пока не исчезнет это! — и она торжественно указала на клеймо.
Я увидел, что она говорит серьезно, и повторил:
— Обещаю!
После этих слов я понял, что с данного момента между нами появилась стена.
Полночь.
Весь вечер Мина была весела и бодра, так что и остальные приободрились, как бы зараженные ее весельем, и даже я почувствовал, что печальный покров, давивший нас, будто немного приподнялся. Мы разошлись рано.
Утро, 6 октября.
Новый сюрприз! Мина разбудила меня так же рано, как и вчера и попросила пригласить Ван Хелзинка. Я подумал, что она хочет снова быть загипнотизированной, и сейчас же пошел за профессором. Он, по-видимому, ожидал этого приглашения, так как был уже одет. Дверь его была полуоткрыта, поэтому он слышал, как хлопнула наша дверь. Он сейчас же пришел. Войдя в комнату, профессор спросил Мину, могут ли войти и остальные.
— Нет, — ответила она, — это не обязательно. Вы можете сами все рассказать им потом. Я должна ехать с вами!
Ван Хелзинк был поражен не меньше моего. После некоторой паузы он опять спросил:
— Но почему?
— Вы должны взять меня с собой. С вами я буду в большей безопасности, да и вы также.
— Но почему же, дорогая госпожа Мина? Вы знаете, что забота о вашей безопасности является нашей священной обязанностью. Мы идем навстречу опасностям, которым вы подвергаетесь больше, чем кто-либо из нас, — вследствие разных обстоятельств…
Он остановился в замешательстве. Она указала пальцем на свой лоб и ответила:
— Знаю. Но я должна отправиться с вами. Могу сказать вам это, потому что солнце встает; потом я буду не в состоянии. Я знаю, что если граф захочет, то я должна буду пойти за ним, я знаю, что если он прикажет мне уйти тайком, то я употреблю хитрость, обману даже Джонатана. Вы сильны и храбры. Вы сильны тем, что вас много, и можете презирать то, что сломило бы одного человека. Кроме того, я, пожалуй, смогу быть вам полезной: если вы меня загипнотизируете, то узнаете то, чего я не знаю сама.
Тогда Ван Хелзинк сказал серьезно:
— Госпожа Мина, вы говорите умно, как всегда. Вы отправитесь с нами. И мы все вместе исполним нашу обязанность.
Ван Хелзинк пригласил меня последовать за ним.
Мы вошли в его комнату, где к нам присоединились Годалминг, доктор Сьюард, Квинси Моррис. Профессор рассказал им все, что сообщила Мина, и затем продолжал:
— Утром мы отправимся в Варну. Нам надо теперь считаться с новым фактором — Миной. Но она нам предана. Ей стоило многих страданий рассказать нам так много; однако она очень хорошо сделала: теперь мы предупреждены. Не надо упускать из виду ни одного шанса, и в Варне мы должны быть готовы действовать немедленно после прибытия судна.
— Что же нам там делать? — лаконично спросил Моррис.
Профессор подумал немного и ответил:
— Мы первым делом поднимемся на судно и затем, когда найдем ящик, положим на него ветку шиповника; пока она там, никто не сможет из него выйти, так, по крайней мере, гласит поверье. Далее, мы дождемся такого стечения обстоятельств, что никого не будет поблизости, откроем ящик — и все закончим.
— Я не стану ждать никакого удобного случая, — сказал Моррис. — Когда я найду ящик, то открою его и уничтожу чудовище, и пусть тысячи людей видят это и пусть меня после этого сразу же казнят.
— Вы славный малый, — сказал доктор Ван Хелзинк, — да, славный малый. Дитя мое, поверьте, никто из нас не отступит из-за страха. Я говорю только, что все мы поступим, как надо. Но на самом деле, пока мы не можем сказать, как. До того времени многое может случиться. Все мы будем вооружены, и когда наступит критический момент, наши усилия не ослабнут. Сегодня же приведем в порядок наши дела, потому что никто из нас не может сказать, какой будет конец. Мои дела уже устроены, а так как мне больше нечего делать, я пойду готовить все к путешествию. Я приобрету билеты и все, что необходимо.
Нам больше нечего было обсуждать, и мы разошлись. Я сейчас займусь своими делами и после этого буду готов ко всему, что бы ни случилось.
Некоторое время спустя.
Все сделано. Моя последняя воля записана. Мина — моя единственная наследница, если она переживет меня. Если случится иначе, то все получат остальные, которые были так добры к нам. Солнце близится к закату. Недомогание Мины привлекает мое внимание. Я уверен, что она о чем-то думает, мы узнаем это после захода солнца. Мы со страхом ждем каждый раз восхода и захода, потому что каждый раз узнаем о новой опасности, новом горе; но дай Бог, чтобы все кончилось благополучно.
