Татьяна Корсакова - Проклятое наследство
– Ты был единственным наследником своего отца, – заговорила Евдокия.
– У меня нет отца. Я сирота.
– Так и есть, – она кивнула, – но наследство должно было достаться тебе, а не им. И кто-то из них решился на убийство. У него не вышло, Август с Кайсы тебя увезли…
Кайсы. Вот кто навещал его каждый год, вот кто присматривал и дарил подарки. Не его отец, а дед Анны.
Анна стояла рядом, держала Клима за руку. Он только сейчас это заметил и руку свою убрал. Нельзя. Теперь уже точно нельзя. Он сын человека, который убил ее родителей… Вот такая горькая ирония. Сейчас ей больно и обидно, потому что Анна еще ничего не понимает, но что она почувствует, когда узнает правду? Поэтому лучше так, лучше быстро, по живому, пока не так больно…
Но ведь больно… И болит не голова, болит в груди, словно прут раскаленный в сердце воткнули.
– Я думал, она будет тебя любить. – Мастер Берг говорил все тише и тише, кончались силы. – Дочку свою единственную она тогда как раз потеряла. Доверилась девочка не тому мужчине. Знаете, как это бывает, когда первая любовь?..
Клим знал. Первая любовь – это, оказывается, раскаленный прут в сердце. Больно это.
– Жениха под венец вести пришлось едва ли не силой, потому как сроки поджимали, да и платье подвенечное тоже. Вот только счастья та свадьба никому не принесла. Жених, нет, теперь уже законный супруг, сбежал еще до родов, а роды были тяжелые. Ребеночек родился слабый, долго не прожил, преставился. А девочка от горя умом тронулась, не верила, что дитя нету у нее. Шесть лет моя сестра с ней промучилась, пока однажды в петле не нашла. – Мастер Берг дышал тяжело, со свистом, говорил торопливо, наверное, боялся не успеть. – А тут с тобой такая история… Вот я и подумал, что она тебя примет, любить будет, как родного…
– Не любила. – Память о своей мертвой дочери любила, а Клима – нет. И нелюбовь эту не скрывала. Только о причинах не говорила.
– Прости, – повторил мастер Берг как заклинание. – Я не думал, что оно так. Сначала-то хотел Софью с Дмитрием попросить, чтобы тебя к себе забрали. Они бы не отказали, они тебя любили. Но потом мы с Кайсы решили, что это опасно, что если прознают те нелюди, что ты жив остался, первым делом к ним наведаются. Денег у меня много было. Скопил за жизнь, да и клад этот, будь он неладен. Вот мы с Кайсы и решили, часть того клада – Анютке, а часть – тебе. Сестру я не обижал, денег давал много. Она мне письма иногда писала, мол, все хорошо у тебя, растешь. Кайсы тебя навещал, чтобы удостовериться. Кто думал, что тебе там плохо? Ты ж не жаловался никогда.
Не жаловался. Потому что не помнил, что по-другому может быть, с любовью и лаской.
– Ты уже подрос, когда Кайсы недоброе заподозрил и тебя у нее забрал.
– Спасибо. – Вот, пожалуй, за это Клим в самом деле был благодарен. За то, что забрали у старухи, показали настоящую жизнь.
– А когда она умерла, мы с Кайсы наследство тебе организовали. То самое, про которое ты знать не знал. Решили, что ты взрослый уже, сумеешь распорядиться.
– Я и распорядился. Видите, дядюшка, – Клим усмехнулся, – сюда приехал.
– Приехал. – Мастер Берг кивнул. – Ты приехал, а я испугался, что за мои грехи тебе расплачиваться придется.
– Не за ваши…
– Про то ты даже думать не смей, Илька! – сказал он зло и отчаянно. – Ты ни за кого не ответчик! У тебя душа светлая, не такая, как у него! Не думай даже!
И зашелся тяжелым кашлем, марая кровью ворот своей рубахи. Евдокия подошла, обняла за плечи, на Клима посмотрела одновременно строго и с жалостью. «Он умирает, – читалось в ее взгляде, – неужели ты, мальчик, хочешь, чтобы ушел он вот так, непрощенным?»
Клим не хотел. Если и была в нем злость, то вся вышла, уступила место тревоге за вот этого человека, который любил его, как мог, и защищал, как умел.
К покачнувшемуся мастеру Бергу они шагнули одновременно с Анной, Клим успел подхватить его за плечи, не дал упасть на каменный пол. Вот только слов нужных никак не находилось.
Не понадобились слова. Дядюшка все понял правильно, улыбнулся совершенно счастливой улыбкой, обнял их с Анной, сказал:
– Вот и все, теперь мне пора. И не плачьте по мне, детки. Мне хорошо. Мне уже хорошо. Об одном бога молю, чтобы вы в этой жизни не потерялись. И друг друга не потеряли.
Он так и умер, с улыбкой на губах, у них с Анной на руках. Или не умер, а ушел? Туда, где все это время дожидалась его Евдокия. И она ушла вместе с ним. Погладила на прощание Анну по мокрой от слез щеке, взъерошила Климу волосы и исчезла.
Осталась албасты. Она смотрела на Анну внимательно, с прищуром.
– Не бойся меня, девочка, – сказала и тянущуюся к Анне косу перекинула через плечо.
– Я не боюсь. – Клим вздрогнул, когда его руки одновременно робко и требовательно коснулись пальцы Анны, но руку убрать сил в себе не нашел. Пусть так, пусть ворованное, заемное, но все равно счастье. Все исчезнет потом, когда она узнает, кто он такой, чей он сын, а пока нужно дорожить, наслаждаться каждым мгновением. Кто бы мог подумать, что вот так все получится… Что ничего у них не выйдет…
– Ты на нее похожа – на свою мать. – Сама же албасты сейчас, как никогда, напоминала обыкновенную девушку, возраст ее выдавали лишь глаза.
– Вы ее знали? – Анна крепко сжала ладонь Клима.
– Я всех их знала, своих девочек. Моя кровь… – Албасты замолчала, наклонила голову, словно прислушиваясь, а потом сказала: – Уходите! Возвращайтесь в дом. Дорогу я вам покажу. – И провела гребнем по косе, выдирая из нее клок волос. Через мгновение под ноги им с Анной упал белый клубок, заскользил над землей, указывая путь. – Идите, – повторила албасты и исчезла, распалась на клочья тьмы.
* * *Стемнело как-то внезапно. Кажется, только утро было, а вот тебе уже вечер, и гнойно-желтого цвета луна припадает к земле, чтобы заглянуть в окно замка, увидеть, что же там происходит.
А в замке – беда, крушение всех надежд и всех планов. Вот сидит на диване доченька Наташенька, держит за руку Сержа, в глаза ему заглядывает таким взглядом, что аж тошно. Глупая девчонка, ничегошеньки ни в жизни, ни в людях не понимает! Променяла родную мать на этого прощелыгу… А Серж улыбается, на Матрену Павловну поглядывает этак победно, а на мечущегося по комнате Викешу так и вовсе не смотрит. Викеша кричит, руки заламывает совершенно по-бабьи, грозится наказать всех и сразу, но ее, Матрену Павловну, в первую очередь. Грозится рассказать… Но мысли ее сейчас не об том, а об сыночке Севочке, вот об этом незнакомом человеке, который смотрит перед собой пустым взглядом, пускает слюни, кулаки то сжимает, то разжимает. Как же так вышло? Кто ударил по самому больному, отнял у нее все: и мужа любимого, и детей?
![Светлана Чистякова - Наследники Падших Книга вторая Трудно признать [CИ]](/uploads/posts/books/3156/3156.jpg)
