Бентли Литтл - Незаметные
– Он для тебя достаточного размера? – спросил я.
Она глянула на меня:
– Ты опять?
– Опять.
Она покачала головой, улыбнулась, и в ее лице не было прежнего нетерпеливого недовольства.
– То, что надо, – сказала она. – Как «Златовласка и три медведя». Помнишь, одна миска была чересчур горячей, другая чересчур холодной, а третья – такой, как надо. Так вот, у некоторых слишком большие, у других слишком маленькие – а у тебя такой, как надо.
Я отложил газету и притянул Джейн к себе сверху.
И мы сделали это прямо на диване.
* * *Иногда меня интересовали другие аспекты жизни Джейн, ее подруги, семья – все, что она оставила, когда переехала в Томпсон. Однажды я из любопытства спросил ее:
– Как там твоя мама?
Она пожала плечами.
– А отец?
– Не знаю.
Я удивился.
– Ты не поддерживаешь с ними контакт?
Она покачала головой и отвернулась, глядя вдаль, далеко вдаль. Глаза у нее заморгали, широко раскрылись, и я видел, что она готова заплакать.
– Они меня не замечают. Они больше меня не видят. Я для них исчезла.
– Но вы всегда были так близки!
– Были. Вряд ли они сейчас даже помнят, кто я. И она действительно заплакала. Я обнял ее обеими руками и крепко прижал.
– Конечно, помнят, – сказал я убедительно. Но на самом деле я не был так уверен. Я хотел узнать, как это случилось, как они разошлись, на что это было похоже, но понимал, что сейчас не время спрашивать. Я только тихо ее держал и дал ей поплакать.
Глава 5
Дни сливались в недели, недели в месяцы. Весна прошла, наступило лето, потом осень. Прошел год. Каждый день был похож на другой, и хотя установившаяся рутина не менялась, я не возражал. Честно сказать, мне это нравилось. Мы работали и развлекались, спали и занимались любовью, заводили друзей. Жили. Я рос в иерархии сити-холла, согласно принципу Питера, а Джейн стала старшей воспитательницей у себя в детском саду. По вечерам мы сидели дома и смотрели телевизор. Те передачи, которые мне нравились, смещались на другое время и потом отменялись, но это мало что значило, потому что их сменяли другие, которые мне тоже нравились. Время шло.
Это была хорошая жизнь. Она была скучна и однообразна, но я был ею доволен.
Это и было самой странной вещью в Томпсоне. Самой странной и самой пугающей. На уровне разума я видел, как это все жалко, как отчаянно бесполезны потуги на непохожесть и оригинальность: печальные усилия одеться вызывающе, эскапады, чтобы выделиться, такие же серые и скучные. Я видел веревочки, я видел человека за занавесом. Но на уровне эмоций мне здесь нравилось. Город был совершенным. Я никогда не был так счастлив, и я сюда вписался превосходно. Это был тот город, который мне нужен. Диапазон профессиональных умений здесь был сногсшибательный. У нас были не только бухгалтеры и конторщики – наиболее превалирующий род занятий, – но и ученые и мусорщики, водопроводчики и дантисты, учителя и плотники. Люди, которые не могли отличиться в своей работе или кому не хватало умения рекламировать самих себя. Многие были более чем компетентными – талантливые мужчины, разумные женщины, – просто они потерпели поражение в выбранной ими области.
Поначалу я думал, что это наша работа делает нас безликими, потом я думал, что это наши личности, потом – не связано ли это с генетикой. Теперь я не знал, что и думать. Мы не все были чиновниками – хотя их было непропорционально много, – и не у всех был ничем не примечательный характер. Здесь, в Томпсоне, я снова узнал, что граждане различаются по степени видимости.
Я подумал, что здесь тоже могут быть люди, которые сливаются с фоном, что могут найтись незаметные для Незаметных.
И эта мысль меня испугала.
Скучал ли я по старым дням? Тосковал ли по Террористам Ради Простого Человека? По приключениям, товариществу...
...изнасилованиям и убийствам?
Не могу этого сказать. Я вспоминал это от случая к случаю, но это все казалось таким давним, будто случилось с кем-то другим. Эти дни уже казались древней историей, и, когда мои мысли обращались в ту сторону, я чувствовал себя стариком, вспоминающим бурную юность.
Интересно, что бы подумала Джейн, если бы знала о том, что я делал с Мэри, если бы узнала о женщине, которую я чуть не изнасиловал.
Если бы узнала, что я убил человека. И не одного.
Я никогда не спрашивал ее о неизвестных мне годах, о том, что она делала между тем, когда бросила меня, и тем, когда мы снова встретились.
Я не хотел знать.
Ровно через год и месяц после того, как мы встретились в супермаркете, мы с Джейн поженились на скромной гражданской церемонии в сити-холле. Присутствовал Джеймс, Дон, Джим и Мэри, Ральф, и друзья Джейн по работе, и мои друзья с работы. После этого мы устроили прием в общественном центре в парке.
Я пригласил из террористов только тех, что приехали в Томпсон вместе со мной, но во время танцев и веселья я чувствовал свою вину за то, что не позвал Филиппа и других. Каким-то образом, несмотря на все случившееся, они мне все еще были ближе, чем многие из здешних людей, и вопреки нашему разрыву я поймал себя на мысли, что мне хотелось бы, чтобы они разделили со мной эту минуту. Они были моей семьей – или наиболее близкой к этому понятию группой, и я жалел, что не послал им приглашений.
Но теперь было поздно жалеть. Сделать уже ничего нельзя было.
Я подавил эту мысль, налил Джейн еще шампанского, и праздник продолжался.
Медовый месяц мы провели в Скотсдейле, проживя неделю на курортах. Я вспомнил старые трюки террористов и добывал нам номера у бассейна в «Ла Посада», «Маунтин шэдоуз» и «Кэмелбэк инн».
В первую ночь, нашу брачную ночь, я украл ключи от номера для молодоженов в «Ла Посада», открыл дверь в нашу комнату, поднял Джейн и перенес ее через порог. Она смеялась, и я смеялся, и старался ее не уронить, и наконец плюхнул ее, визжащую, на кровать. Ее платье задралось на голову, открыв белые трусы и ноги в подвязках, и хотя мы еще оба смеялись, я немедленно возбудился. Мы собирались не спешить, принять долгую ванну, с чувственным массажем, постепенно приближаясь к акту любви, но я хотел ее прямо сейчас, и я спросил ее, действительно ли она хочет так медленно готовиться.
В ответ она усмехнулась, стянула с себя трусы, раздвинула ноги и раскрыла мне объятия.
Потом, лежа рядом с ней, я провел рукой между ее ног, ощутив нашу смешавшуюся липкую влагу.
– Ты не думаешь, что мы должны попробовать что-нибудь другое? – спросил я. – Какие-нибудь новые позы?
– Зачем?
– Потому что мы всегда это делаем в позе миссионера.
– И что? Тебе это нравится. Мне тоже. Это моя любимая поза. Так зачем нам заставлять себя действовать, как этого ждут другие? Зачем нам приспосабливаться к чужим понятиям о сексе?
