Наталия Земская - Анти-Авелин
– Как вы с ней познакомились? – поинтересовалась Мила.
– На последнем курсе института. Она училась на другом факультете и, надо признаться, я никогда не обращал на нее внимания, – до тех пор, пока не очутился на студенческой научно-практической конференции, где моя Бейла выступила с докладом. В этот памятный день она перевернула мое сознание. Слушая ее выступление, я плыл по волнам ее мыслей с ощущением, что попал в другое измерение. Именно тогда я в полной мере ощутил силу мысли другого человека и смысл выражения, что каждый человек – это целый космос. Тогда-то я и принял решение начать карьеру ученого. Закончив свою речь, она сорвала аплодисменты аудитории, и я испытал ревность к окружающим и жадное стремление стать ее единственным слушателем.
– Надо же, я всегда думала, что для мужчины при выборе женщины важны, прежде всего, ее внешние данные.
– В моем случае именно так и было, – рассмеялся профессор. – Она была настоящей красавицей: живые и умные карие глаза, черные кольца волос, завитки которых были похожи на причудливый орнамент, особенно на фоне фарфоровой кожи лица. Тонкий нос с изящной горбинкой придавал ей сходство с птицей, и делал ее образ легким и воздушным. А как ей шел черный цвет! Я смотрел на нее и ловил себя на мысли, что тот, кто сможет разглядеть красоту женщин, в венах, которых течет древняя ханаанская кровь, тот поймет смысл сотворения мира. Вот какими влюбленными глазами я смотрел на эту женщину.
– И что же произошло?
– Произошло непредвиденное и, в то же время, банальное – я встретил другую. К этому времени у меня было все, чего может пожелать себе мужчина для счастья: красавица жена и одновременно – соратник во всех моих научных изысканиях, талантливый сын, преданные друзья, уважающие коллеги. И, как гром среди ясного дня, в мою жизнь ворвалась она – моя самая большая любовь. Это случилось весной. На загородной электричке я приехал в Серпухов, чтобы посетить, местный историко-художественный музей – это удивительное место, которое частенько именуют малой Третьяковкой. Там есть работы русских художников, к которым хочется возвращаться, если увидел их однажды. Одна из таких картин – «Старая мельница» Василия Поленова – висит в маленьком зале этого музея, в окружении шедевров таких известных мастеров, как Шишкин и Саврасов. Я шагнул в этот зальчик в предвкушении удовольствия, и краем глаза заметил худенький женский силуэт на фоне полупрозрачных французских штор. Разглядывая картины, я боролся с искушением еще раз увидеть этот силуэт, и уже перед выходом посмотрел в ее сторону. Она стояла против света в профиль, в котором все было удивительным образом вытянуто: и лоб, и нос, и шея. Мне захотелось разглядеть все это получше, но я постеснялся и вышел в узкий коридор. Несколько раз я пытался уйти из музея, но как намагниченный возвращался к дверям зала, где она надзирала за порядком и тишиной. «Извините, вы что-то ищите? Вам, может быть, помочь?» – это была она. Зеленые глаза с болотными огоньками на дне зрачков вырвали меня из реальности и в одно мгновение заставили забыть все мои ориентиры и маячки сытой и стабильной жизни.
Профессор замолчал, разглядывая пол под ногами. Пауза затянулась.
– Она была сотрудником музея? – прервала тишину Мила.
– Сотрудником, – кивнул профессор. – Ее звали Матильда – как кошку. И образ жизни у нее был кошачий. Она гордилась тем, что так же звали Кшесинскую… Кшесинская тоже была кошкой. Мы проговорили весь день о русских художниках, потом о русских поэтах, потом… она предложила пойти в местный драматический театр. Там заезжая столичная балетная труппа танцевала отрывки из классических постановок. Мы шли с ней в театр по разбитой дороге, огибая огромные лужи, мимо старых деревянных покосившихся домов. Это был какой-то шагаловский сон: два храма искусства, и мы между ними летим вдвоем по небу, отразившемуся в лужах, из одного святилища в другое. Пачки, пуанты, изогнутые тела и она, такая восторженная, готовая взлететь на сцену в любую секунду. Мне казалось, что если я отвернусь от нее, то в следующее мгновение она упорхнет, оставив теплое и щемящее чувство. Одним словом, я не смог уйти от нее в этот вечер, а утром обнаружилось, что я болен, и был этому рад. Мне показалось, что это было достаточным основанием, чтобы остаться еще на три дня. Когда я вернулся домой, моя Бейла сразу все поняла. Она долго и безрезультатно боролась за меня, но в конечном итоге отступила со словами: «Это твой выбор. Я никогда тебя не прощу». И я знал, что это правда. Она очень сильная женщина.
– Вы пожалели о том, что сделали?
– Ни разу. Бейла была администратором моей жизни, а Матильда – музой. Второе мне было важнее. Именно с этой женщиной я сделал для себя потрясающее открытие – что есть наука. Все теории, звания, призвания, институты, должности и конференции имеют к научной деятельности очень опосредованное отношение. Поверьте мне, наука – это любовь. Только с этим чувством человек может состояться как ученый. Я испытал настоящее счастье и в личной жизни, и в творчестве. Как я могу об этом сожалеть?
– Но теперь вы совсем один. Может, стоит повиниться перед бывшей супругой и дожить свой век с родными людьми?
– Не может. Я предатель, а предательство не прощает своих измен, всегда ссылается на обстоятельства и прикрывается высокими целями. Моя Бейла никогда не примет человека с такой позицией.
В кабинет вбежал Бонифаций. Раззадоренный прогулкой, он бодрой рысью сделал круг по кабинету, ткнулся мордой в руку хозяина и, подбежав к Миле, замер, положив голову ей на колени.
– Нет, определенно животных одомашнила женщина. У Матильды, когда мы с ней познакомились, была точно такая же собака, с таким же редким для Бордер колли коричневым окрасом. Умнейшие животные. Учеными доказано, что они не просто выделяются своими способностями среди сородичей, но и обладают рядом свойств, которые значительно отличают их от себе подобных. Я уверен – эти собаки с другой планеты. Он вам демонстрировал свои навыки?
– Демонстрировал, – усмехнулся Петрович.
– Соседский мальчишка с ним занимался. Это знаковая для меня во всех отношениях собака, – вздохнул профессор. – Он не только мне жизнь спас, но и вернул меня к ней. Когда угасла Матильда, мне захотелось исчезнуть следом за ней. Никогда не верил в загробную жизнь, а тут вдруг стали приходить мысли: а что, если она меня там ждет? И если честно, я стал желать своей смерти. А однажды, выхожу из редакции одного журнала. Слышу, пищит кто-то в мусорном баке. Я никуда не спешил, решил подойти к помойке. Смотрю, в коробке из-под обуви лежит новорожденный щенок, даже пуповина еще есть. Видимо, когда родился, не дышал, а когда выкинули, очухался. Хотел уйти. Чувствую, не могу, совесть мучает. Забрал коробку, отвез домой. Позвонил старому приятелю ветеринару и, получив все инструкции по уходу за щенками, оказавшимися без матери, стал выхаживать его. Каково же было мое удивление, когда этот маленький комочек стал превращаться в собаку Матильды. Даже окрас такой же, и пятна на морде один в один. Это она всех уговорила там, на небе, мне весточку оттуда прислать, что нельзя, дескать, уходить из этой жизни раньше времени. Теперь я точно знаю и чувствую, что мы по-прежнему вместе.