Джонатан Келлерман - Голем в Голливуде
– Я попрошу вас, сэр, воздержаться от чрезмерного контакта с документом.
– Извините. – Джейкоб убрал руку на колени.
Великий гений Израилев писал чудовищными каракулями, а строчки у него разбегались вкривь и вкось. Высыхая, перо выводило хилые буквы, а нырнув в чернила, сажало кляксы.
Изъяны эти выставляли Джейкоба непрошеным соглядатаем, но они же помогли ему обрести душевное равновесие. Великий гений Израилев предстал не закаменевшим историческим персонажем, а живым человеком. Он ел, отрыгивал, ходил в уборную. Знавал удачные и скверные дни, сомневался, что хорошо, а что плохо.
Вы очень циничны, детектив Лев.
Джейкоб включил увеличительную лампу и приник к линзе.
Чтение шло мучительно медленно. Слов двести максимум, но почерк коряв, пропуски бессчетны, а слог возвышенно туманен. Невозможно представить, что в поисках вдохновения Реджи Черед корпел над этим документом. Даже Джейкобу, учившемуся в иешиве, на расшифровку понадобятся долгие часы, а то и дни. Одолев дату, приветствие и половину первой строки, он решил, что проще будет скопировать и спокойно поработать позже.
Джейкоб открыл блокнот и стал переписывать текст, не вникая в смыл. Точно скопировать слова – уже победа.
Р. Уотерс глянула на часы и прищелкнула языком.
Наконец Джейкоб добрался до подписи.
Иегуда Лёв бен Бецалель.
Джейкоб чуть не вскинул руки – уф, справился! – и тут у него перехватило дыхание.
Означает «лев». Произношение на английском достаточно условно. Немецкое Lowe проникло в иврит, затем в английский и по пути подрастеряло гласные.
Вполне можно прочесть как «Лёви», «Лейва» или «Левай».
Кажется, на иврите ваше имя означает «сердце». Лев.
По его собственному признанию, Петр Вихс не владел ивритом. Поэтому журнал регистраций вел на английском и на нем же общался с израильским подчиненным.
Однако решился поучать Джейкоба.
Я знаю, что оно означает.
А. Тогда мне больше нечего вам предложить.
В блокноте Джейкоб написал слово «сердце»:
Простота иврита свела его к двум буквам: ламед и бет. С «бет» начинается Пятикнижие Моисеево – Берешит, Бытие. Это начало. А «ламед» – последняя буква последнего слова – Исраэл, Израиль.
В двух буквах весь цикл. Сердцевина вопроса.
Хорошая метафора. Джейкоб Лев – сердечный человек.
Только он не сердечный.
Его учили иначе писать свое имя.
Звук «в» дают две разные ивритские буквы. В блокноте Джейкоб написал, как учил отец, – не ламед бет, а ламед вав:
В свою очередь, буква «вав» как согласная произносится «в», а как гласная – «о».
Стало быть, его имя можно произнести двояко.
Лев.
Или Loew.
Немецкая «w», смазанная «ое». Иммигрантское коверканье чужеземных имен. Удивительно, что он дотумкал лишь спустя два дня.
Нет: спустя тридцать два года.
Во временном пристанище отдела спецхранений Джейкоб разразился надсадным истерическим смехом.
Не узнал собственное имя.
– Пожалуйста, тише.
Джейкоб смолк. Сводило живот.
Жутко хотелось выпить.
Выходит, он однофамилец знаменитого ребе. Ну и что? На свете полно Лёвов. И что из того, если он и впрямь какой-нибудь пра-пра-пра-прародич? Семейства разрастались в геометрической прогрессии. Он где-то читал, что на свете живут около тысячи Рокфеллеров и от первоначального богатства их отделяет каких-то четыре поколения: большинство – обычный средний класс, кое-кто беден. Вернулись к среднему уровню.
Махараль умер в самом начале семнадцатого века. На каждое поколение отпустим двадцать пять лет, а то и меньше: в те времена рано женились и рано умирали.
Получается шестнадцать-восемнадцать поколений. В лучшем случае он один из десятков тысяч потомков.
Впрочем, отцовское увлечение Махаралем обретает новый смысл. Здесь уже не просто любознательность ученого.
А чего ж отец молчал? Вроде есть чем гордиться.
Джейкоб закрыл глаза. Перед мысленным взором мелькали отцовское лицо и глиняная голова с синагогального чердака.
Вспомнилось, как его разглядывал Вихс. Сравнивал. Что, узнал?
Но Джейкоб не похож на Сэма.
Он пошел в мать.
Вы детектив Джейкоб Лев.
Охранник называл его полным именем, и Джейкоб это принял за манерность, фигуру речи. Так вас зовут, верно? Теперь же казалось, что Вихс пытался что-то ему втемяшить, процарапать в глине его несметливой башки.
Джейкоб-лев-джейкоб-лев-джейкоб-лев.
Почему вы пустили меня на чердак?
Вы попросились.
Наверняка многие просятся.
Не все они полицейские.
В иврите каждая буква соответствует числу. Ламед – «тридцать», вав – «шесть».
И есть древняя легенда о тридцати шести незримых праведниках в каждом поколении, которые сберегают мир.
Твой батюшка-ламедвавник.
Всякий, кто себя мнит ламедвавником, по определению не ламедвавник.
Я считаю его ламедвавником. Не просто считаю – я точно знаю.
Мания величия – еще один симптом надвигающегося безумия.
В пальцах хрустнул карандашик. Больше не в силах сдерживаться, Джейкоб расхохотался.
– Сэр!
Джейкоб хотел было извиниться, но библиотекарша отпрянула, словно разглядев в нем нечто невыразимое. Он встал, и она ринулась за конторку; опасливо подала Джейкобу корзинку с его вещами. На благодарность не ответила. Взбираясь по лестнице, Джейкоб услышал, как сзади хлопнула дверь и лязгнул засов.
Круг
– Сейчас, Янкель, даже не верится, что мы были такие юные. Что соображает шестилетняя девочка? Ничего. А десятилетний мальчик еще меньше.
Нынешний монолог о любви навеян недавней помолвкой Фейгеле, младшей дочери Лёвов. В честь обрученных Перел ваяет кувшин для специй, которым воспользуется на хавдале — церемонии проводов субботы. Она вертит гончарный круг, руки ее серебристо сияют.
– Уже тогда Юдль слыл ученым. Когда вернулся из иешивы, наши родители сговорились о женитьбе. Я была самой счастливой девушкой на свете. – Перел улыбается. – Парень-то видный.
Под ее пальцами глина вздрагивает, словно плоть возлюбленного.
Тотчас вспыхивает аура.
– Не бывает гладких путей, Янкель. Когда мне исполнилось шестнадцать, отец неудачно вложил деньги. В одночасье потерял все. Наши мудрецы говорят: богат тот, кто счастлив тем, что имеет. Еще они говорят, что бедняк подобен покойнику. До катастрофы все называли отца Райх, хотя по правде его звали Шмелкес. Вообрази, каково это: слыть богачом и вмиг всего лишиться. От позора отец нам в глаза посмотреть не мог.
