Андрей Зарин - Дар Сатаны
Федор Андреевич отпрянул в сторону, споткнулся, закричал диким голосом и повалился без чувств на пол.
VI
Он очнулся при сиянии солнечного ясного утра. Над ним, склонившись, стояли старший дворник и подручный Иван.
— Жив! — радостно закричал Иван, и Федор Андреевич, слабо улыбнувшись ему в ответ, сделал попытку встать, но ломота во всех костях тотчас заставила его снова опуститься на пол.
— Угорели, видно! — участливо сказал старший дворник, коренастый мужик с черной бородою лопатою. — Ну да, слава Богу, живы остались! Мы думали: помер барин. Иван-то прибег, бледный! Дверь, гыт, отпертая, и барин забит лежать!
— А ен жив! — радостно воскликнул Иван и улыбнулся во весь рот.
— Вероятно, угорел, — слабым голосом ответил Федор Андреевич: — помогите мне, братцы, до постели добраться. А ты, Иван, приготовь мне чаю.
— С нашим удовольствием!
Дворники подхватили его и осторожно повели в спальную. Уходя, он невольно оглянулся на стену. Она была цела, на полу — кроме щепок — не было никакого мусора…
— Ну, вы! чего налезли? Пошли прочь! — вдруг закричал старший дворник.
С лестницы в переднюю натолкался народ. В самой передней стояли кухарки с мешками для провизии и горничные с корзинками для булок; из-за них выглядывала рыжая голова девчонки; дальше, поднявшись на цыпочках, тянулся мальчишка из лавки с корзинкою на голове, а впереди всех какая-то облезлая собака жадно и старательно слизывала патоку с полосок бумаги у порога.
— Я вас ужо! — пригрозил, проходя мимо, дворник и, оставив Федора Андреевича на попечении Ивана, бросился назад исполнять свою угрозу.
В передней раздались тотчас пронзительный визг лакомки-собаки, глухой ропот любопытных и все покрывающий голос дворника.
— Угорел, черти, говорят вам: угорел! Да ну тя, тетка, поворачивайся! Ах, штоб вас!
Потом голоса смолкли, и дверь с шумом захлопнулась. Иван осторожно, на цыпочках, прошел в кухню, а Федор Андреевич остался лежать с закрытыми глазами.
Что это было? Сон, кошмар, нервный припадок?… Но он отчетливо помнит и удары, наносимые стене топором, и шум обваливающейся штукатурки и, наконец, страшный остов, на его глазах развалившийся.
А эта ломота в руках? Не есть ли она результат усталости? Он открыл глаза и, взглянув на свои руки, с недоумением качнул головою. На их ладонях ясно обозначались по два пузыря, несомненно натертых топорищем, а вся тыльная сторона правой руки была испещрена мелкими ссадинами от осколков.
Что-то было, но что?..
В это время Иван внес в спальную стакан чая и сахар. Стараясь ступать как можно осторожнее, он шел словно по канату и стакан на блюдце, от его напряженного внимания, дрожал и прыгал с явного опасностью хлопнуться на пол. Но Иван преодолел все трудности, поставил стакан на придвинутый им стул и выпрямился со вздохом облегчения.
— Полегчало? — спросил он участливо, встретив взгляд Федора Андреевича.
— Да, совершенно, — ответил он: — я выпью и засну немного.
— Ну, и слава Богу. А я думал, помер! ей-Богу… — ухмыляясь во весь рот, сказал Иван и спросил: — больше ничего не потребуется?
— Ничего. Можешь идти; я совсем здоров.
— Ну, и слава Богу, — снова повторил Иван и поклонившись, осторожно вышел из комнаты.
Федор Андреевич услышал, как стукнула дверь, и стал жадно пить крепкий чай, который видимо возвращал ему силы.
Потом он откинулся на подушку и задремал; легкая дремота обратилась в крепкий сон, и, когда Федор Андреевич проснулся, ясный зимний день клонился к вечеру, сумерки серой пеленою уже окутали все предметы, а дальние углы заволокли совершенною тьмою.
Федор Андреевич зажег свечу, поднялся и прошел в комнату.
«Таракан, — вдруг мелькнуло в его голове: — может, и это сон?»
Он быстро подошел к столу и нагнулся со свечою.
Нет, на столе лежала полоса бумаги, прикрытая стаканом, и под ним находился таракан, но уже без видимых признаков жизни. Он весь лежал в патоке, длинные усы его бессильно вытянулись.
Федор Андреевич брезгливо поморщился, но в эту минуту взор его скользнул по столу и глаза засверкали неподдельной радостью: в открытой коробочке из-под пилюль, в розовой вате лежал ярко-сверкающий кристалл желтоватого цвета, величиною с хороший волоцкий орех.
Федор Андреевич жадно схватил его в руки.
— Спасибо, старик! не надул, — проговорил он весело и стал рассматривать камень. Он был бледножелтого цвета, совершенно прозрачный, формы октаэдра. Бледный свет свечи преломлялся в его плоскостях и, дробясь, отражался синим, зеленым и желтым огоньками.
— Спасибо, спасибо, — бормотал Федор Андреевич, продолжая разглядывать странный кристалл; но тут он почувствовал дрожь и вспомнил, что не одет.
Отложив кристалл, он тотчас начал одеваться, в то же время думая: «Однако, как им пользоваться? В глаз такого не засунешь. Вероятно, надо носить в кармане, держать в руке… и что за бестолковый старик!»
Вернувшись из спальной, он снова протянул руку к коробочке, и вдруг увидел под нею аккуратно сложенную бумажку.
Он осторожно развернул ее, жадно впился в нее глазами и тотчас с досадою бросил ее на стол.
— На смех, что ли! — проговорил он, взволнованно вставая со стула.
На клочке бумаги ровным мелким почерком, без малейшего промежутка, подряд, были написаны буквы: «Положионыйвводуикапнитрикаплисолянойкислотысмотривводупятьминутиполучишьсилунадвенадцатьчасоврастолкионыйвпорошокипооднойпорошинкенаглаздадутвечнуюсилу».
Может быть, это одно слово?
Федор Андреевич снова сел к столу и взял в руки бумажку.
— Положионыйвводуикап… Не выговоришь!
Он встал, зажег лампу на письменном столе и пересел к нему, взяв в руки карандаш.
«Разделю на слоги», мелькнуло у него в голове, и он стал карандашом отделять слоги.
Лицо его тотчас озарила улыбка торжества.
Господи, как это просто!
«По-ло-жи-о-ный-вво-ду-и-кап-ни-три-кап-ли-со-ля-ной-кис-ло-ты; смотри в воду пять минут, — стал уже бойко читать Федор Андреевич, — и получишь силу на двенадцать часов. Растолки оный в порошок и по одной порошинке на глаз дадут вечную силу».
Федор Андреевич радостно засмеялся и вскочив, крепко потер руки. Талисман у него в руках, сила в его власти!..
«Завтра же испробую», — решил он, с нежностью беря кристалл, но желание испытать его чудодейственную силу было настолько велико, что он тотчас переменил свое решение.
Сегодня же!
Но где?
Он взглянул на часы: было уже половина одиннадцатого. Добрых пять часов он провозился с кристаллом!
