Анатолий Радов - Вниз по реке (Сборник рассказов)
В нашем городе дожди идут часто. Но иногда, по несколько дней кряду, бездонные, хранящие в своей воде тайну, озёра, проходят мимо. Я не виню их. Я всё понимаю и терпеливо жду. Пусть плывут к другим, к таким же, как я, ждущим звонка, сдавленно кричащим один и тот же вопрос в трубку, рыдающим от незнания — как дальше жить? К тем, кому небесами, как маленькое спасение даруется ответ на другой вопрос — куда уплывают озёра?
Ночью
Газета «Массаракш! Мир наизнанку» декабрь 2007.
Под вечер, безумно уставший, я вернулся домой с давно проклятой мною работы. Бросив пакет с пустой банкой из под еды на кухонный стол, прошёл в зал, включил телевизор и, раздевшись, развалился на полу, подложив под голову большую мягкую подушку. Ничего не хотелось, кроме как посмотреть что-нибудь простенькое и развлекающее, поэтому, прощёлкав все каналы, я остановился на одном из музыкальных. Слегка прибавив громкость, устроился поудобней на левом боку, подложив руку под голову, и стал тупо смотреть на экран. Вскоре мои веки уподобились крыльям дремлющей бабочки. Они то медленно и апатично опускались вниз, то резко взмывали вверх. Через минут десять такого порхания между явью и небытиём, я наконец-то провалился в чёрную, всепоглощающую бездну медленной фазы сна.
Но через некоторое время, как мне показалось не слишком большое, я уже видел сновидение.
Я стоял на тёмной улице. В небе плыла луна. Вдалеке, лениво споря с лунным светом, горел одинокий фонарь. Было прохладно, и изо рта шёл пар. Холодно, тихо, безлюдно. Всё, как в реальности. Тем страннее было понимать, что это лишь сон. Я смотрел на одинокий, тусклый фонарь, осознавая, что его нет, что он только плод моего воображения.
Я стал замерзать, и чтобы согреться, просто пошёл вперёд. Но движение совсем не согревало. Через минут пять ходьбы, я понял, что иду по улице, на которой живу и тогда я направился к своему дому.
Вскоре я уже входил во двор. Разбуженная калитка недовольно проскрипела, и вновь погрузилась в сон. Скрип проник в меня и вызвал лёгкую волну мурашек. Я неуверенно вздохнул.
Подойдя к двери, я взялся за ручку. Дверь легко поддалась. Упрекнув себя за то, что лёг спать не заперевшись, я ступил внутрь. На столе лежал пакет с пустой банкой. В зале работал телевизор. Я прислушался и замер.
Я замер.
Я испугался увидеть то, что видеть мне совсем не хотелось. Но что-то толкнуло меня вперёд, какая-то вязкая сила притяжения к тому, кто лежал там, на полу, в зале.
Я сделал четыре шага и увидел. Он лежал на левом боку, подложив руку под голову, и было в нём что-то страшное, неприятное, только отдалённо похожее на меня. Как будто карикатура, как будто скульптор-авангардист лепил с меня, в порыве своей безумной фантазии.
Я осторожно присел в кресло, не отрывая взгляда от него. В лежащем на полу чувствовалось что-то родное мне, но этого родного с каждой секундой становилось всё меньше и меньше. Боясь, что моё тело проснётся, я поднял с пола пульт и выключил телевизор. В скупом свете луны тело стало похоже на бесформенную глыбу, вовсе нетронутую рукою творца.
И тут мне что-то показалось, и я стал прислушиваться. Это было инстинктивным. Так умеет любое животное. И любое животное, услышав это, надеется на то, что ему это показалось.
Я медленно сполз с кресла, оказавшись перед своим телом на коленях. Я стоял перед собою на коленях, и моя надежда разбивалась вдребезги, как опрокинутая ваза с цветами.
Это что-то не показалось. Оно действительно было.
Тело не дышало. Я не дышал!
Я снова сел в кресло и задумался. Я думал бесконечно долго, а в окна полз лунный свет.
И я понял, что мне нужно сделать, но разве я был готов к этому? То, что я должен был сделать, пугало меня до безумия.
И пугало первым делом то, что мне придётся прикоснуться к себе.
Но я одолел страх, встал с кресла, склонился к телу и поднял его. Оно оказалось не таким уж тяжёлым. Держа его на руках, я медленно двинулся к выходу, прошёл через кухню и распахнул дверь ногой. Лунный свет прыгнул внутрь дома и прилёг на полу кухни. Я вышел на улицу.
Холодно, тихо, безлюдно. Мир спал.
А я? — поймал я мысль в силки мозговых клеток, но тут же отпустил её, испугавшись, что она может порвать эти силки.
Я отнёс тело в конец двора и вернулся в дом за лопатой. Лунный свет так же лежал на полу кухни, искоса глядя на меня жёлтым глазом.
Я взял лопату и вернулся к телу. Было холодно. Изо рта шёл пар. А я всё копал и копал, чувствуя, как дрожу. Но я знал, если бы даже не было холодно, я бы всё равно дрожал.
Наконец яма была готова. Я положил в неё тело и стал смотреть на него. Что-то родное полностью исчезло. Я подумал о дремлющей бабочке и стал закапывать свою могилу.
Закончив, я вернулся в дом и запер дверь. Жёлтый, лунный зверь, лежавший в кухне, исчез. Я выглянул в окно. Зверь бродил по двору, словно вынюхивая, где я зарыл себя.
Я пошёл в зал, и только тогда почувствовал, как безумно устал. Раздевшись, я упал на диван, и в одно мгновенье вырубился.
Утром я поднялся, поправил накидку на диване, приготовил завтрак, умылся, позавтракал, оделся, и так и не решившись взглянуть в зеркало, отправился на работу.
Иди куда
Журнал «Уральский Следопыт» №8 2009.
Праздничное застолье удачно для меня заходило в тупик. Так случается всегда, когда в одном месте собирается достаточное число солидных и умеющих себя контролировать людей. Их ещё называют рассудительными, здравомыслящими, правильными… У них хватает имён.
Маленькая комната в квартире кажется ещё меньше от обилия аппаратуры и мебели. На окнах шторы вульгарного сиреневого цвета. Посередине праздничный стол. На нём остатки блюд, выглядящих уже не так заманчиво и эстетично, как в начале. Сохнущие цыплячьи кости на салфетках, винные пятна на скатерти, зелёная горошинка в одной из рюмок, и полупьяные разговоры, ключевая задача которых, ещё раз продемонстрировать себя во всей красоте.
За столом три семейные пары, плюс девушка лет двадцати семи, приглашенная на этот праздник видимо, как и я, для массовки. Я хорошо знаю хозяев, они неудачников не жалуют. А я для них неудачник, ведь они прекрасно осведомлены, что мой годовой доход в десятки раз уступает их семейному бюджету. Других критериев нет. И то, что я здесь, для меня сюрприз. Но он не в том, что меня пригласили, а в том, что я пришёл.
В свои тридцать два я уже сложившийся одиночка и затворник. Посещение юбилеев, годовщин, свадеб и прочих празднеств не входит в список любимых мною дел. Но вот здесь я всё же очутился. Зачем? Возможно, я должен рассказать, чтобы они знали. И я пришёл сюда, и терпеливо выжидаю, когда подвернётся подходящий случай, чтобы заговорить. Будут ли они слушать? Я надеюсь.
