Алекс Мередит - Путь к Сатане
С немалым усилием я оторвал от них взор и посмотрел в лицо, на котором они располагались. Голова необыкновенно большая, с высоким и широким лбом, и абсолютно лысая.
Поразительное полушарие, вместимостью вдвое больше среднего. Уши длинные, узкие и отчетливо заостренные на концах. Нос тяжелый, горбатый, подбородок круглый, массивный. Губы полные, классически выточенные и неподвижные, как у древнегреческой статуи. Все огромное круглое лицо мраморно-бледное, без единой морщинки или линии, и абсолютно лишенное выражения. Единственное живое место на нем – глаза, и они были удивительно живыми – сверхъестественно, ужасающе живыми.
Тело, та часть, что я мог видеть, необыкновенно большое, мощная грудь указывала на огромную жизненную силу.
При первом же взгляде чувствовалось нечто необычное, радиация нечеловеческой мощи.
– Садитесь, Джеймс Киркхем, – снова прозвучал раскатистый голос.
Из тени за его спиной появился дворецкий и выдвинул для меня стул слева. Я поклонился удивительному хозяину и молча сел.
– Вы, должно быть, голодны после долгой поездки, – сказал он. – Очень мило с вашей стороны, Джеймс Киркхем, что вы оказали мне честь и удовлетворили мой каприз.
Я взглянул на него, но не заметил и следа насмешки.
– Я в долгу у вас, сэр, – вежливо ответил я, – за исключительно занимательное путешествие. Что же касается удовлетворения вашего каприза, как вы это называете, как я мог поступить иначе, если ваши посланники так... убедительны?
– А, да. – Он кивнул. – Доктор Консардайн действительно умеет убеждать. Он скоро присоединится к нам. Пейте... ешьте.
Дворецкий налил шампанского. Я поднял бокал и помолчал, с удовольствием глядя на него. Это был кубок из горного хрусталя, удивительно изящный и, насколько я мог судить, исключительно древний – бесценное сокровище.
– Да, – заметил хозяин, как будто я говорил вслух. – Действительно редкость. Это бокалы Гарун аль-Рашида. Когда я пью из них, мне видится калиф в окружении любимых собутыльников и гурий в его дворце в старом Багдаде. Вся роскошная панорама арабских ночей раскрывается передо мной. Их сохранил для меня, – продолжал он задумчиво, – покойный султан Абдул Гамид. Во всяком случае, они принадлежали ему, пока я не почувствовал желания обладать ими.
– Должно быть, сэр, у вас исключительная способность убеждать, если султан решил расстаться с ними, – пробормотал я.
– Как вы заметили, Джеймс Киркхем, мои посланцы весьма... убедительны. Когда я пью это вино, мое восхищение его великолепием омрачается только сочувствием Альфонсо в его лишениях.
Я с удовольствием выпил. Потом набросился на великолепную холодную дичь. Мой взгляд упал на золотую вазу, украшенную драгоценными камнями. Она была настолько изящна, что я привстал, чтобы получше рассмотреть ее.
– Работа Бенвенуто Челлини, – заметил мой хозяин. – Один из его шедевров. Италия в течение столетий хранила его для меня.
– Но Италия добровольно никогда не согласилась бы расстаться с такой вещью! – воскликнул я.
– Нет, совершенно добровольно, заверяю вас, – вежливо ответил он.
Я начал разглядывать неярко освещенную комнату и понял, что она, подобно большому залу, тоже сокровищница. Если хотя бы половина того, что я видел, подлинники, содержание одной этой комнаты стоит миллионы. Но этого не может быть – даже американский миллиардер не может собрать такие вещи.
– Это все подлинники. – Он словно прочел мои мысли. – Я коллекционер – в сущности, самый крупный в мире. Я собираю не только картины, драгоценности, вина, другие плоды человеческого гения. Я коллекционер мужчин и женщин. Я коллекционирую то, что неточно называют душами. Вот почему, Джеймс Киркхем, вы здесь!
Дворецкий наполнил кубки и поставил рядом со мной еще одну бутылку в ведерке со льдом. На столе появились ликеры и сигары, и дворецкий, как по какому-то сигналу, отошел. Исчез, как с интересом заметил я, через другую панель, скрывающую еще один замаскированный лифт. Я заметил, что дворецкий – китаец.
– Маньчжур, – обронил мой хозяин. – Княжеского рода. Но считает службу мне большой честью.
Я небрежно кивнул: дело обычное. Как будто дворецкие-маньчжурские князья, вина, предназначенные для короля Альфонсо, кубки из арабских ночей калифа и вазы Челлини встречаются повседневно. Я понял, что игра, начавшаяся несколько часов назад в Баттери-парке, достигла своей второй стадии, и намерен был участвовать в ней с наилучшими манерами.
– Вы мне нравитесь, Джеймс Киркхем. – Голос был абсолютно лишен эмоций, губы почти не двигались. – Вы думаете: "Я пленник, мое место в мире занято двойником, даже мои ближайшие друзья не подозревают, что это не я; человек, говорящий со мной, чудовище, безжалостное и бессовестное, бесстрастный интеллект, который может уничтожить меня также легко, как задувают пламя свечи". Во всем этом, Джеймс Киркхем, вы правы.
Он помолчал. Я решил, что лучше не смотреть в эти алмазно-яркие глаза. Зажег сигарету и кивнул, устремив взгляд на горящий конец.
– Да, вы правы, – продолжал он. – Но вы не задаете вопросов и ни о чем не просите. Голос и руки у вас не дрожат, в глазах нет страха. Вместе с тем мозг ваш не дремлет, вы весь, как на цыпочках, и хотите ухватить хоть какое-нибудь преимущество. Как житель джунглей, вы невидимыми антеннами своих нервов ощущаете опасность. Каждое чувство ваше насторожено, вы ищете щель в опутавшей вас сети. Вы ощущаете ужас. Но внешне в вас нет от этого ни следа – только я мог это ощутить. Вы очень нравитесь мне, Джеймс Киркхем. У вас душа настоящего игрока!
Он снова помолчал, глядя на меня через край своего кубка. Я заставил себя встретить его взгляд и улыбнуться.
– Вам тридцать пять, – продолжал он. – Уже много лет я слежу за вами. Впервые вы привлекли мое внимание своей работой на французскую секретную службу на втором году войны.
Пальцы мои невольно стиснули кубок. Я считал, что никто, кроме меня самого и шефа, не знал об этой моей опасной работе.
– Так случилось, что вы не противоречили моим планам, – продолжал лишенный интонаций голос. – Поэтому вы... продолжали жить. Вторично я обратил на вас внимание, когда вы решили вернуть изумруды Спирадова, хранившиеся у коммунистов в Москве. Вы изобретательно подменили их копиями и сбежали с оригиналами. Мне они были не нужны, у меня есть гораздо лучше. Поэтому я позволил вам вернуться к тем, кто вас нанял. Но смелость вашего плана и хладнокровная храбрость, с которой вы его осуществили, весьма развлекли меня. Я люблю развлечения, Джеймс Киркхем. То, что вы равнодушно восприняли совершенно неадекватную награду, свидетельствовало, что в первую очередь вас интересуют приключения. Вы, как я подумал, настоящий игрок.
