Виталий Вавикин - Дети ночных цветов. Том 2
«Что, черт возьми, я должна понять?!» – подумала Гвен, спустилась с крыльца, намереваясь догнать Адамса, но остановилась, решив, что это ничего не изменит. Он уехал, оставив в память о себе сомнения и тревоги. «И что теперь? Что я должна делать? Ждать?» Гвен взяла Томаса и поехала к Лорель. Они просидели с подругой до вечера, но так ничего и не решили.
– Может быть, он больше не приедет? – предположила Лорель. – Жаль, что у нас нет общих знакомых с этим мистером Адамсом.
– Да. Жаль, – Гвен задумчиво наблюдала за братом. Он бегал с детьми Лорель по двору, неуклюже запуская фрисби. – Знаешь, в какой-то момент мне показалось, что еще немного, и Адамс обвинит в меня в том, что я такая же чокнутая, как мать. – Она посмотрела на подругу, но та предпочла промолчать. – Но ведь это же не так? – Гвен снова начала наблюдать за Томасом, но вопрос засел в голове, не давая покоя. – Может быть, мне встретиться с доктором Лероем и попросить проверить меня? Ну, чтобы знать наверняка.
– Ты не сумасшедшая, – заверила ее Лорель.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю и все.
– Как бывшие подруги моей матери? Они ведь даже на похоронах не верили, что мать была действительно больна!
– Может, она и не была больна? Я имею в виду, так, как ты думаешь, больна. Не все же люди, сводящие счеты с жизнью, больны шизофренией. У некоторых просто что-то не сложилось в жизни, у других какие-то непреодолимые сложности. Помнишь доктора Кларксона, который лечил нас, когда мы были детьми? Он ведь тоже убил себя, но у него не было шизофрении.
– Кажется, он чем-то болел?
– Вот видишь?!
– Но мать-то моя ничем не болела! Сомневаюсь даже, что она хотела убивать себя. Скорее всего, ее целью было пристрелить того демона, который поселился у нее в голове! – Гвен тяжело вздохнула, призналась, что боялась обнаружить нечто подобное у Томаса. – Доктор Лерой наблюдал за ним, но ничего не заметил.
– Вот видишь! – оживилась Лорель. – Если бы у тебя были какие-то признаки, думаешь, доктор Лерой не заметил бы этого?! – она тронула Гвен за плечо.
Гвен кивнула, но сделала это лишь потому, что не хотела больше продолжать эту тему.
Вернувшись домой, она долго убеждала себя прибраться в комнате матери, убеждала, что это ничего не значит для нее. «А лучше даже не прибраться, а выбросить все эти жуткие, мрачные вещи!» – она поймала себя на мысли, что боится не столько безумной матери, сколько ее комнаты. Даже сейчас, когда хозяйка ушла в мир иной, комната продолжала жить, продолжала плодить страхи.
Гвен заставила себя войти в нее. Вечер только начинал сгущаться за окном, но тяжелые шторы, сквозь которые он не мог проникнуть, уже превращали его в ночь. «Начнем хотя бы с этого», – решила Гвен, подошла к окну, раздвинула шторы, огляделась. Теперь проблема в другом – стены, иконы, мебель. Они поглощали свет своей мрачностью и печалью, они словно отбирали жизнь у всего, что приходило сюда: будь то солнечный свет или человек – неважно. И еще запах. Пыль, старость, застоявшийся воздух. Гвен почему-то всегда казалось, что именно так должно пахнуть в склепе или в музее, где вместо мумий выставлены забальзамированные тела.
«От этого избавиться не так сложно», – она попыталась открыть окно, не смогла. Старые задвижки заржавели и отказывались подчиняться. «Ладно», – Гвен вышла из комнаты, отыскала молоток. «Кто теперь здесь главный?» Она пыталась шутить, но чем темнее становилось за окнами, тем сильнее становился ее страх. Можно было, конечно, включить свет, но Гвен принципиально не хотела этого делать. «Я не боюсь. Не боюсь ни этой комнаты, ни той, кто в ней жила».
Гвен наконец удалось открыть окно, впуская в комнату свежий воздух. Она знала, что это не так, но на мгновение ей показалось, что она слышит, как тяжело вздохнули старые стены. Свежий воздух смешался с застоявшимся и начал стремительно вытеснять его, выдавливать из комнаты.
«Теперь пыль».
Гвен принесла тряпку и до начала сумерек протирала мебель, иконы, пол.
«Теперь все-таки придется включить свет».
Гвен сделала это неспешно, доказывая себе, что не боится темноты. Темноты здесь. Темноты, способной оживить любую тень, любой предмет, на который днем не обратишь даже внимания.
«Я не боюсь. Не боюсь».
Выключатель щелкнул, лампочка под потолком моргнула и снова погасла. «Вот, значит, как». Гвен почувствовала это делом принципа – если она сейчас сдастся, отступит, то уже никогда не сможет прийти сюда снова, никогда не заставит себя признать, что это комната, в которой никто не живет. Нет, это будет комната матери, комната, в которую лучше никогда не заглядывать. «Я найду лампочку. Найду и поменяю».
Гвен потратила на поиски около получаса. «Ладно, в конце концов, лампочку можно вывернуть откуда-нибудь». Она включила все светильники, что были в доме, и выбрала самый яркий, затем дождалась, когда лампочка в нем остынет, и вывернула ее.
«Вот так-то!» Гвен принесла из гаража стремянку, вернулась в комнату матери. Тьма сгустилась, стала почти осязаемой. «Я не боюсь, – сказала она себе, устанавливая лестницу. – Ну, если только чуть-чуть». Фонарик вспыхнул, выхватывая из темноты лики святых. «Это нужно будет тоже вынести отсюда», – подумала Гвен, откручивая старый, покрытый толстым слоем пыли плафон. Лестница шатнулась под ногами. Гвен взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие, выронила плафон. Звякнуло разбившееся стекло. Томас проснулся и позвал ее по имени.
– Уже иду! – пообещала ему Гвен, спустилась с лестницы и проверила, работает ли новая лампочка.
Желтый свет вспыхнул, ослепив на мгновение глаза. «Уже другое дело». Она оставила свет включенным, вышла в коридор. Дверь в комнату Томаса была открыта, но он уже снова спал. Или притворялся? Гвен решила не разоблачать этот обман, прикрыла дверь в его комнату и достала с чердака старые коробки, намереваясь собрать вещи матери.
«Спать все равно не хочется, так что…» Она обошла весь дом, избавляясь от вещей и связанных с ними воспоминаний. Странно, но в итоге она с трудом смогла заполнить лишь небольшую коробку – ей всегда казалось, что вещи матери занимают как минимум половину пространства в доме. Раньше они были везде, а сейчас… Всего-то пара статуэток да ничего не значащие мелочи. На кухне Гвен остановилась и долго не могла решить, от чего стоит избавиться, а от чего нет.
Конечно, мать готовила здесь еду, пользовалась посудой, но разве Гвен не делала здесь того же, особенно последние годы? Разве эти вещи не принадлежат ей так же, как и матери? Может быть, даже чуть больше. «Вот, например, эти тарелки. Разве это не я их покупала? Я. А стаканы, а вилки?» Гвен улыбнулась, увидев несуразную желтую чашку для завтрака, которую у нее выпросил Томас, когда она покупала скатерть на стол и имела глупость взять его с собой в магазин. «Нет. Эти вещи принадлежат так же и нам с братом, как и матери, – решила она, увидела старую блинницу и тут же поправила себя. – Почти все».
