Сет Грэм-Смит - Авраам Линкольн Охотник на вампиров
В 1816- м еще один земельный спор положил конец пребыванию Линкольнов на Ноб Крик. Границы объектов недвижимости в то время было понятием смутным, в различных делах противоположные решения могли быть приняты по одному и тому же предмету собственности, а записи по делам таинственно появлялись и исчезали (что напрямую зависело от величины взятки). Решив не связываться с дорогостоящей битвой за справедливость, Томас второй раз за семь лет жизни Эйба с корнем вырывает все семейство и уводит его на запад, за Огайо, в Индиану. Здесь, наученный предыдущими земельными тяжбами, Томас четко отмерил себе 160-акровый участок у небольшого поселения, известного как Литтл Пайджен Крик, рядом с тем местом, где находится современный Джентривилл. Решение оставить Кентукки имело и практический, и этический смысл. Практический, потому что здесь было полно дешевой земли, после того, как отсюда согнали индейцев после войны 1812-го года. Этический, потому что Томас был аболиционистом, а Индиана считалась свободной территорией.
По сравнению с фермами в Синкинг Спрингс и Ноб Крик, новое пристанище Линкольнов было по-настоящему диким, окруженное «нетронутыми зарослями», где медведи и рыси не признавали границ человеческого жилища, и не испытывали страха перед людьми. Первые месяцы ушли на быстрое сооружение чего-то вроде пристройки без дома, достаточной для размещения четырех человек, при этом одна из стен отсутствовала. Суровая стужа их первой зимы в Индиане была невыносимой.
Литтл Пайджен Крик была отдаленным, совершенно обособленным поселением. Всего восемь или девять семей проживало на расстоянии меньше мили от дома Линкольнов, многие из них были им знакомы еще по Кентукки. «Больше дюжины мальчишек жили от нас в двух шагах. Мы… сформировали что-то вроде банды и натворили столько дел, что об этом до сих пор помнят в Южной Индиане ». Как это часто бывало в пограничных поселениях, семьи объединяли свои силы и возможности, чтобы повысить шансы на выживание, вместе посеять и собрать урожай, улучшить производительность труда и торговые возможности, еще была организованна ссудная касса для помощи тем, кто заболел или попал в трудное положение. Признанный лучшим плотником в округе, Томас редко оставался без работы. Его первым вкладом была маленькая школа на одну классную комнату, куда ходил Эйб все следующие годы, хоть и не очень часто. В течение своей первой президентской компании он напишет небольшую автобиографию, в которой есть признание, что в сумме его школьных посещений «едва ли наберется на год ». Все же, один из его первых учителей, Ацела Уотерс Дарси, успел заметить, что Авраам Линкольн был «особенным ребенком».
После так впечатлившей его встречи с индейками, он заявил, что больше никогда не будет играть в охоту. В наказание Томас заставил его рубить дрова — думая, что тяжкий труд заставит его кое-что переосмыслить. Эйб едва мог поднять топор выше уровня собственного пояса на штанах, но всего за час он переколол и стаскал все поленья.
Тогда я вряд ли смог бы сказать, где заканчивался топор, и начиналась рука. Некоторое время спустя, топорище выскользнуло из моих пальцев, и мои руки повисли с двух сторон, как пара занавесок. Если бы отец увидел меня обессиленным, он стал бы орать, как ураган, схватил бы топор с земли и за минуту переколол с дюжину чурбаков, чтобы я устыдился и вернулся к работе. Поэтому я продолжил, а потом делал это каждое утро, и уже через несколько дней заметил, что мои руки стали сильнее.
Рис. 23А. Юный Эйб у очага со своим журналом и первыми инструментами для охоты на вампиров.
Вскоре Эйб за минуту мог сколоть больше дров, чем его отец. Семья жила теперь в маленькой, крепко сколоченной хижине с каменным очагом, дощатой крышей и приподнятым на балках полом, который зимой был сухим и теплым. Как всегда, Томас работал на то, чтобы одеться и поесть. Двоюродные бабушка и дедушка Нэнси, Том и Элизабет Спарроу, переехали сюда из Кентукки, поселились в одной из пристроек, и помогали по хозяйству. Дела шли прекрасно. «С тех пор я всегда с подозрением отношусь к таким затишьям», — напишет Эйб в 1852-м. — «Поскольку всегда, всегда они являются прелюдией к великой беде».
Одной сентябрьской ночью 1818 года Эйб внезапно проснулся. Он сел прямо и прикрыл лицо рукой, словно кто-то стоял перед ним и собирался ударить его дубиной по голове. Ничего не случилось. Решив, что опасность ему померещилась, он чуть опустил руки, задержал дыхание и посмотрел вокруг. Все спали. Судя по яркости углей в очаге, было два или три часа утра.
Эйб рискнул выйти на улицу, хотя на нем не было ничего, кроме ночной сорочки, а уже наступила осень. Он направился к темному силуэту надворного сарая, сам еще наполовину спящий, вошел и, закрыв за собой дверь, сел у стены. Когда его глаза привыкли к темноте, ему стало казаться, что лунный свет, падающий в щели между досками, такой яркий, что можно читать. Но книги под рукой не оказалось, поэтому Эйб принялся собирать из пальцев фигурки и смотреть на тени, получавшиеся в лунном свете.
Снаружи послышались голоса.
Эйб задержал дыхание, когда звуки шагов приблизились, потом прекратились. Они перед входом в хижину. Один говорит злобным шепотом. Хотя он и не мог разобрать слов, Эйб точно знал, что голос принадлежит человеку, не живущему в Литтл Пайджн Крик. «У него был английский акцент, а тон звука необычайно высок ». Незнакомец тем временем изрек что-то, затем сделал паузу, словно ожидая ответ. Ответ последовал. Этот голос оказался очень знакомым. Он принадлежал Томасу Линкольну.
Я всматривался в щель между досками. Там, в самом деле, был отец, он был с кем-то, кого я раньше не видел. Низким и коренастым, в одежде самого изысканного покроя. Правой руки не было по локоть, рукав аккуратно приколот к плечу. Отец, из них двоих куда как более высокий, казалось, сжимался перед своим собеседником.
Эйб старательно прислушивался к ним, но они были чересчур далеко. Он всматривался, стараясь определить предмет разговора по их жестам, по губам, как вдруг…
Отец, словно догадавшись, что кто-то из нас не спит, повел своего спутника прочь от хижины. Я задержал дыхание, когда они проходили мимо, но все равно боялся, что меня выдадут удары сердца. Они остановились от меня менее чем в четырех ярдах. Именно поэтому я услышал последнюю из фраз:
— Я не могу, — сказал отец.
Незнакомец стоял молча, разочарованный.
