Брайан Ламли - Источник
Еще в пятидесятые годы Хрущев “переселил” из-под Киева на восточные склоны Северного Урала довольно значительное число украинских крестьян еврейского происхождения. Возможно, он надеялся на то, что холод уничтожит их. Они получили землю и рабочие места. Им было положено заниматься лесоповалом и зимней охотой, выполняя эти задачи под надзором и в соответствии с указаниями “комсомольцев-добровольцев” старого закала, присланных с нефтяных месторождений Западной Сибири.
Назвать это концлагерем было нельзя, но поначалу разница не слишком ощущалась.
Но украинские диссиденты оказались интересным народцем: они выжили, они выполняли нормы, они выполняли требования начальства и потихоньку прижились в этом районе. Их успех, который по времени совпал с быстрым развитием гораздо более важных для страны нефтяных и газовых месторождений, сделал строгий контроль над этими поселениями излишним и даже ненужным. У надзирателей появились более важные задачи. Пустынный до этого регион на глазах оживал, поставляя необходимую для строительства древесину и ценные меха, то есть рационально используя природные богатства и обеспечивая население занятостью. В общем, можно сказать, что план Хрущева сработал, превратив когда-то беспокойных, политически ненадежных парий в добропорядочных советских граждан. Если бы все его начинания завершались так удачно! Во всяком случае, визиты надзорных инстанций становились все реже по мере того, как регион процветал.
И действительно, все, чего хотели эти евреи — это спокойной жизни и возможности следовать своим привычкам и обычаям. Климат мог измениться, но люди не менялись. В своих лесозаготовительных лагерях у подножья гор они жили более или менее удовлетворительно. По крайней мере, их не угнетали и у них всегда была возможность улучшить свою жизнь. Жить было трудно, но они были довольны такой жизнью. У них было сколько угодно леса для строительства и отопления. Тайга давала им неограниченное количество мяса, овощи они выращивали сами. А мелкое браконьерство давало им меха, с помощью которых они пополняли свое денежное содержание. В окрестных ручьях встречалось даже в небольших количествах золото, которое они искали и пытались промывать — иногда не без успеха; охота и рыбалка в этих краях были великолепны. Отсутствие надзора давало возможность справедливого распределения труда, так что каждый имел какую-то долю жизненных благ от всеобщего процветания. Даже холод работал в их пользу: именно из-за него начальство старалось показывать сюда нос как можно реже, Некоторые переселенцы были румынского происхождения, они сохранили семейные связи со “старой родиной”. Их политические взгляды, мягко говоря, не вполне совпадали с политикой матушки России. И не могли совпасть — до тех пор, пока существовали репрессии и ограничения, пока люди не могли трудиться и молиться в соответствии с личными убеждениями, пока существовали запреты на право выбора места жительства по собственному желанию. Они были евреями украинского происхождения, которые считали себя румынами, а при желании их можно было считать и русскими. А в общем и целом они были космополитами и желали принадлежать только себе. Дети их воспитывались в тех же верованиях и убеждениях.
Короче говоря, в то время как многие из переселенцев были в душе простыми крестьянами без каких-либо конкретных политических убеждений, в этих новых деревеньках и лагерях было достаточно много убежденных антикоммунистов, кое-кто из которых был готов выполнять роль “пятой колонны”. Они умудрялись поддерживать связь со своими единомышленниками в Румынии, а аналогичные румынские группы имели прочные связи с Западом.
Михаил Симонов, с полным комплектом документов, удостоверяющих его как горожанина, доставлявшего постоянные неприятности властям и представшего перед выбором: отправиться в глубинку в качестве “комсомольца-добровольца” или примерно в такие же места в качестве заключенного, попал в семейство Кириеску в деревне Елинка и начал трудиться лесорубом. Только старик Кириеску и его старший сын Юрий знали, зачем на самом деле находится у подножья Уральских гор Джаз, и оказывали ему помощь, предоставляя сколько угодно времени для выполнения оперативного задания. Он “искал золотишко”, “рыбачила, “охотился”, но Казимир и Юрий знали, что на самом деле он шпионит. Кроме того, они знали, чем именно он интересуется, что его задание — проникнуть в секреты экспериментальной военной базы, расположенной в самом центре Печорского прохода.
— Ты не только рискуешь своей шкурой, ты понапрасну тратишь время, — угрюмо пробормотал старик как-то вечером, вскоре после того, как Джаз поселился в семействе Кириеску.
Этот вечер он хорошо запомнил; Анна Кириеску и ее дочь Тасси ушли на какое-то женское собрание в деревне, а младший брат Юрия, Каспар, уже спал. Было самое время для первого серьезного разговора.
— Тебе не нужно ходить туда для того, чтобы узнать, что там происходит, — продолжал Казимир. — Мы с Юрием сами можем рассказать тебе об этом, как могли бы рассказать почти все местные, если бы захотели.
— Оружие! — вставил Юрий, его огромный, неуклюжий, добродушный сын, подмигивая и кивая массивной лохматой головой. — Оружие, какого еще никто не видел и даже не представлял; чтобы Советы могли запугать всех остальных. Они строят его там, в ущелье, и уже испытывали его, только неудачно!
Старый Казимир пробурчал что-то в знак согласия, сплюнув в огонь для демонстрации своей меткости и подчеркивая согласие с оценкой сына.
— Это произошло примерно два года назад, — сказал он, глядя в огонь, ревущий в сложенном из камней камине, — но мы уже за несколько недель поняли, что там что-то затевают. Понимаешь, там все время стали гудеть какие-то машины. Большие моторы, от которых питалась эта штука.
— Верно, — вновь подхватил Юрий. — Большие турбины под плотиной. Помню, как их устанавливали четыре с лишним года назад, еще до того, как все там закрыли свинцовой крышей. Уже тогда они запретили рыбачить и охотиться вокруг старого прохода, но я все равно ходил туда. Когда они построили эту плотину, в искусственном озере рыба просто кишмя кишела! Стоило получить разок по морде и написать объяснительную, если попадешься. Я тогда еще был глупым и думал, что и нам достанется электричество. Его у нас до сих пор нет... но зачем им столько энергии, а? — И он почесал нос.
— Так или иначе, — продолжил отец, — в этих местах по ночам бывает так тихо, что любой крик или лай собаки слышно на несколько километров. Ясно, что и турбины было слышно, когда их запустили. Хотя они стояли под землей в ущелье, рев и вой слышны были на всю деревню. Насчет электричества — для чего оно им было нужно — это понятно: они там копали котлованы, рыли туннели, что-то сверлили, жгли круглые сутки свет, вели взрывные работы. Ну да, и себе удобства обеспечивали, а мы тут в Елизинке так и топим дровами. А вытащили они оттуда, из ущелья, думаю, тысячи тонн камня, так что, Бог знает — простите, что всуе помянул — какие они норы сумели накопать под этой горой!
