Дмитрий Сафонов - Шериф
Но фотограф уже взял его под локоть — почтительно, никакой фамильярности — и осторожно увлек в соседнюю комнату, залитую молочно-белым светом. Посередине комнаты стоял низкий табурет, за ним — белый экран из плотной и шершавой материи.
— Присаживайтесь, пожалуйста!
Фотограф махнул рукой: не хуже балерины, танцующей партию умирающего лебедя, — столько было в его движении грации и изящества.
Пинт уселся на табурет. Дежурство выдалось тяжелым, поспать так и не удалось. Да потом еще за завтраком один пациент вознамерился проглотить крутое яйцо целиком, не жуя, и конечно же подавился, чем доставил молодому доктору много хлопот. Оскар улыбнулся, вспомнив этот эпизод, пережитый испуг теперь выглядел комично. Белый свет оказался очень теплым, Оскар почувствовал, что его клонит в сон.
— Не сутультесь! Выпрямите, пожалуйста, спину!
Движение узкой ладони было направлено снизу вверх, словно фотограф подбрасывал в воздух что-то невесомое и очень ценное.
Оскар выпрямил спину и расправил плечи.
— Вот-вот. Хорошо. Теперь головку немного сюда… Еще немного. Вот так.
Фотограф замер, умиротворенный, разглядывая Пинта с затаенной нежностью, будто мать любуется заснувшим младенцем.
Затем он внезапно выхватил из-за спины фотоаппарат и, даже не успев поднести его к лицу, нажал спуск. Яркая вспышка ослепила Оскара, и он непроизвольно зажмурился. Когда он открыл глаза, фотографа в комнатке уже не было.
— Какие фотографии желаете? — донесся приглушенный, словно через подушку, голос.
— Три на четыре, — машинально ответил Пинт, вставая с табурета. Все еще щурясь, он пошел обратно, в главное помещение, откуда дверь вела на улицу. Надел пальто, еще раз посмотрел на себя в зеркало.
Где этот странный фотограф? Куда делся? Платить, интересно…
— Скажите, платить сразу или потом?
Молчание.
Безумец, да еще и альтруист. Точно, они недавно открылись, поэтому я и не замечал этого фотосалона. И, честно говоря, думаю, что скоро закроются. Своим видом и манерами он распугает всех клиентов…
Пинт подошел к стойке:
— Послушайте, я спрашиваю: платить сразу или потом? И снова раздался звон колец, и стремительно, как чертик из табакерки, появился странный фотограф.
— Платить, конечно, сразу. А расплачиваться — потом. Но платить — сразу. С вас шестьдесят рублей.
Оскар тогда пропустил мимо ушей эту бессмыслицу насчет «платить» и «расплачиваться». Его больше волновал вопрос, останется ли ему на пачку пельменей. Пусть даже не самых лучших, таких, где вместо мяса — перемолотые жилы, но ведь есть что-то надо. Он достал из кармана аккуратно сложенную сотню и, тщательно расправив, протянул фотографу:
— Пожалуйста.
Фотограф подмигнул Пинту, пробежался пальцами по кнопкам кассового аппарата, раздался мелодичный звон, и лоток для денег открылся. Фотограф небрежно кинул туда сотенную, достал четыре десятки и вложил их в руку Пинту.
— Завтра, после трех, — проворковал он. — Приходите, все будет готово в лучшем виде.
— Спасибо, — поблагодарил Пинт, убрал деньги и снова вышел под дождь.
По-моему, я поторопился. Мог бы сфотографироваться позже. Теперь тянуть до зарплаты…
Он пришел домой, с трудом заставил себя раздеться, откинул одеяло и упал на кровать. Он спал крепко и снов не видел.
* * *На следующий день, возвращаясь с работы, он заглянул в салон, чтобы забрать фотографии. Как-никак шестьдесят рублей уплачено, будьте любезны, представьте результат.
Он зашел в салон. Там все было по-прежнему: мокрые картонки под ногами, переливающееся зеркало и пустая стойка.
Пинт подошел к ней и увидел две коробочки, полные готовых отпечатков. Коробки различались по размеру.
Первым его желанием было взять ту коробочку, что поменьше, и найти там свои фотографии, но потом он решил, что невежливо копаться в чужих вещах в отсутствие хозяина.
Хотя, формально, я за них уже заплатил, значит, они мои. Но, правда, не все.
Он прокашлялся, что-то громко сказал, будто бы разговаривая с самим собой, — словом, опять проделал все те нелепые вещи, которые делает любой вежливый человек, пытаясь привлечь к себе внимание.
И вдруг он увидел две полоски фотобумаги, которые лежали отдельно от остальных, не в коробочках, а на столе.
Каждая полоска — шесть фотографий три на четыре. На одной — портреты какой-то кавказской женщины лет тридцати-пятидесяти (после тридцати, как правило, их точный возраст определить довольно трудно), с пышными усами, сросшимися бровями и большим начесом. А на другой… Пинт не мог описать, кто был на другой фотографии, но сразу понял, что это ОНА.
Девушка с косой, с ясными, возможно (насколько можно судить по черно-белому отпечатку), голубыми глазами. Она спокойно смотрела в объектив и слегка улыбалась. Точнее, не улыбалась… Улыбались ее глаза, еле заметные складки вокруг носа, почти невидимые морщинки у наружных уголков глаз… Губы были неподвижны, но…
Оскара поразила магия этого скромного портрета размером три на четыре сантиметра, отпечатанного на матовой бумаге. Он протянул руку и почувствовал что-то вроде покалывания в кончиках пальцев. Еще до того, как он коснулся шершавой бумаги, Оскар понял, что влюблен.
Так он впервые увидел Лизу.
* * *Снова звяканье колец. «Дежа вю», — подумал Оскар, ожидая увидеть вчерашнего «художника».
Однако вышла женщина, среднего роста, с желтым лицом и редкими волосами, выкрашенными в рыжий цвет, ее черная кофта была усыпана табачным пеплом.
Пинт поздоровался.
— Я за фотографиями. Три на четыре. Ваш коллега сказал, что сегодня они будут готовы.
Женщина, видимо, не собиралась поддерживать беседу. Она беглым взглядом окинула Пинта и стала рыться в той коробочке, что поменьше. Иногда ей казалось, что она нашла нужный снимок, тогда она доставала его и подносила к лицу Оскара для сравнения, но тут же, презрительно сморщившись, бросала обратно в коробку. Пинта смущала эта гримаса, он так и не смог понять, к чему она относится: к его физиономии или к той, что была на фотографии.
— Скажите, пожалуйста, — наконец решился он, — а вот эти два снимка, которые лежат отдельно? Почему?
— Отказные, — бросила женщина. — Никому не нужны.
— А-а-а, — протянул Пинт. — Понятно.
— Вот ваша. — Женщина выдернула наконец из общей стопы одну полоску и бросила на стойку. — Забирайте.
Пинт взял свои фотографии. Ну что ж, он думал, будет хуже. Для личного дела вполне сойдет.
Спасибо…
— На здоровье, — буркнула женщина и скрылась за портьерой.
