Татьяна Королева - Тимур и его команда и вампиры
— Это ты-то одинокая и беззащитная? — недоверчиво спросила Ольга. — Ох, Женька, не знаю я, что ты за человек и в кого только ты уродилась!
Тогда Женя опустила голову и, разглядывая свое лицо, отражавшееся в цилиндре никелированного чайника, гордо и не раздумывая ответила:
— В папу. Только. В него. Одного. И больше ни в кого на свете.[6]
Глава 4
«…За Великой французской революцией последовала кровавая диктатура. Вот уже юный Сен-Жюст становится добычей „черной вдовы“ — гильотины, вот Демулен просит своего палача о последней услуге, снимает с груди, целует и передает ему медальон, летит вниз окровавленный нож машины смерти. Демулен умрет с именем возлюбленной на устах…»[7] — Женька всхлипнула.
Даже за все пятерки по истории она не стала бы читать эту книгу, если бы знала, что революция может закончиться так несправедливо! Отодвинула толстенный том, подперла рукой щеку и погрузилась в печальные мысли.
Она тоже жертва несправедливости. До слез обидно — обидно, когда наказывают без всякой причины. То есть наказать Женьку, конечно, есть за что — только про это никто не знает. Почти никто. И все равно Ольга запретила ей выходить со двора, велела сидеть тихо и читать.
Сказала, что пойдет за керосином в колхозный сельмаг, а сама прихватила пляжное полотенце и купальник.
Зачем ехать на дачу, чтобы сидеть в душной комнате и читать? Читать можно и в московской квартире. Женька погрустила еще немножко: выдвигала-задвигала ящики и разглядывала вещи, оставшиеся от прежних времен, а потом направилась в сад.
Если нельзя выходить за очерченный забором периметр, обследовать заброшенный сарай во дворе ей никто не помешает — решила Женька. Там хранится столько забытого, но интересного: например, старый отцовский велосипед или дедушкин фотографический аппарат с пластинками! В прошлом году Женька выменяла на такую пластинку настоящий патрон от пистолета…
Пришлось действовать осторожно — по-над самой землей, скрытые в траве, от сарая разбегались веревочные провода. Откуда они взялись? Женька посмотрела вверх, поднялась на цыпочки, а затем приставила к задней стене сарая лестницу. Забралась вверх по рассохшимся ступеням и сделала то, что у военных называется «провести рекогносцировку». Заглянула в пыльный, пахнущий сеном сумрак, затем отважно нырнула прямо в чердачное окно.
Шлепнулась на мягкое сено. Открыла глаза и осмотрелась.
Свет проникал на чердак через многочисленные щели и небрежно заколоченные окна. Пол был чисто выметен, сено под окном прикрыто мешковиной. На стене висел старенький телефон. Совсем негодная мебель, которую сюда год за годом выставляли дачники, была подремонтирована и расставлена.
Чердак выглядел обитаемым!
На полках выстроились мотки веревок, фонарь, самодельные шпаги и луки, даже настоящий арбалет и всамделишная подзорная труба. Под большой прорехой в крыше стояло штурвальное колесо. Стену украшала карта поселка, вся испещренная загадочными знаками, из-под карты высовывался краешек обычной школьной тетрадки.
Девочка вытащила ее и внимательно оглядела — ни имени ученика, ни класса и школы нет. Открыла первую страницу — писали химическим карандашом, разборчивым, твердым и очень знакомым почерком. Надо сравнить. Сердце забилось чаще, когда она разворачивала записку, — точно! В тетрадке писал пока незнакомый ей Тимур!
Она принялась читать. На многих страницах рассказывалось про какое-то стародавнее и непонятное братство. Которое должно «блюсти тайну», «изъясняться знаками», «противостоять Великому Злу на невидимом фронте», «нести в мир свет истинного знания», «славить братство добрыми делами» и «по мере сил помогать простецам»…
Женька мало что поняла — как фронт может быть невидимым? Зачем прятаться, если делаешь добро? Что еще за секретный ликбез разносит «свет знания»? И главное — кто такие простецы? Ясно, что какая-то ущербная категория граждан, причислять себя к которой ей не хотелось. Странная, очень странная тетрадка! Лучше вернуть ее на место.
Плохо, что нельзя написать папе и все рассказать. Он-то наверняка знает, кто такие «простецы» и где проходит линия «невидимого фронта»…
Женька вспомнила открытое отцовское лицо, улыбку, сильные руки. Если бы полковник Александров был здесь, он бы подбросил ее высоко-высоко. А потом сказал, что Тимур — никакой не царь или санкюлот, а обыкновенный советский школьник, который тоже готовится к переэкзаменовке по истории. Наверняка он скоро придет сюда со связкой толстенных учебников. Ей просто надо немного подождать.
Вот так будет лучше всего.
Сразу стало легко и весело, девочка подошла к штурвалу:
— Лево руля! Так держать. Курс на невидимый фронт! Папа, мой бриг идет прямо к тебе! — командовала Евгения.
Завертелось рулевое колесо — сработала сложная система проводов — веревки натянулись и загудели, как канаты в бурю на настоящем морском судне. Она так увлеклась, что не заметила, как появилась и исчезла в просвете между досками мальчишеская голова, блеснули стекла очков.
Вдруг хрипло зазвонил телефон, она уже потянулась к трубке, но тут же отдернула руку — кто-то больно хлестнул ее ивовой веткой.
— Ты что! Прекрати орать про невидимый фронт — это военная тайна! — Рядом непонятно откуда возник аккуратно одетый мальчишка и стал оттаскивать наглую девчонку от штурвала. — Дед говорит, всякое упоминание чревато!
— Ты кто такой? Чем оно чревато? Это наш сад! — Женька отпихнула наглого мальчишку и пригрозила: — Сам уходи отсюда — а то я тебе свешу такую плюху…
Телефон продолжал захлебываться звонком, по праву хозяйки девочка первой схватила трубку и ответила:
— Алло! — удивительно, что в таком месте работает телефон, подумала она.
— Какой балбес подает дикие сигналы и обрывает провода? — кричал в трубке звонкий и резкий голос.
— Это не балбес, — обиделась девочка. — Это я — Евгения!
— Сумасшедшая девчонка! — вознегодовал тот же голос. — Брось трубку и беги прочь со всех ног! — В зеленых ветвях мелькали стриженые мальчишеские головы, пилотки и тюбетейки.
Испуганная девочка попятилась к чердачному окну, а мальчишка-очкарик еще и подтолкнул ее, крикнул вслед:
— Беги, беги быстрее, а то сейчас примчится Тимка и задаст тебе трепку!
Она свалилась прямо в высокую траву, раньше чем ее успели заметить подоспевшие мальчишки. Помчалась к дому, заперлась и просидела почти до заката, так и не решив — стоит ли рассказывать сестре о самозваных обитателях сарая.
