Вольфганг Хольбайн - Анубис
— Почему я? — спросил он наконец.
— Потому что нам нужны самые лучшие, — ничуть не смутился Грейвс. — То, что тебя списали со счета и загнали в тупик — это вопиющая несправедливость. Прошлое не имеет никакого значения. Человек с твоими возможностями не должен гноить себя здесь. Расточать такие способности, как твои, — это преступление!
— Трогательно до слез! — встрял Могенс.
Левая, затянутая в черную перчатку, рука Грейвса отмахнулась пренебрежительным жестом.
— Я сюда пришел не ради того, чтобы умолять тебя о прощении, Могенс, — сказал Грейвс. — И я не жду, что ты сможешь это сделать, даже если скажу, что вижу события того злосчастного вечера несколько иначе, чем ты. Я прибыл сюда потому, что ищу для нашего проекта стоящего сотрудника, человека с особыми способностями, и еще потому, что знаю: тебе это по силам. У меня не так уж много времени, Могенс. Так что подумай о моем предложении и решай.
Он полез в карман пиджака, вытащил конверт и положил на стол. При этом его перчатки пульсировали, словно то, что было заключено в них, копошилось и жаждало вырваться из своего заключения.
— В этом конверте железнодорожный билет первого класса до Сан-Франциско. А сверх того сумма в пять тысяч долларов наличными, покрывающая дорожные издержки и другие потенциальные расходы. Если решишь отклонить мое предложение, эти деньги в любом случае твои. Если же примешь — на что я надеюсь, — в конверте найдешь еще номер телефона, по которому свяжешься со мной. Позвонишь с вокзала, и за тобой приедут в течение часа.
С этими словами Грейвс вытащил окурок своей сигареты из мундштука, щелчком метко послал его в колышущееся пламя камина и направился к двери. Но прежде чем покинуть комнату, он на секунду остановился и добавил:
— Да, еще кое-что. Если это поможет тебе принять решение: тебе не придется работать непосредственно со мной. Не думаю, чтобы мы виделись чаще раза-двух в неделю, — с тем и вышел.
Могенс, как парализованный, уставился на конверт. Он ничуть не сомневался в серьезности предложения Грейвса, даже если его мотивы были ему еще менее понятны, чем когда бы то ни было. Джонатан Грейвс был, безусловно, самым бесцеремонным человеком из всех, кого Могенс встречал, но только не глупцом. Он не стал бы играть в такие дурацкие игры. И пять тысяч долларов — слишком большая сумма, чтобы потратить их ради глупой шутки. Это было больше, чем он зарабатывал за три месяца в здешнем так называемом университете, и почти столько, сколько он смог скопить за все четыре года своей добровольной ссылки.
Но дело было не в деньгах. Он вообще уделил им внимание лишь постольку, поскольку они подтверждали серьезность предложения Грейвса. Много важнее было то, что означал этот конверт. А именно не что иное, как выход из тупика, в который судьба загнала его много лет назад.
Дверь открылась, и Могенс невольно вздрогнул, будучи почти уверен в том, что это вернулся Грейвс, чтобы зайтись от смеха и насладиться видом его растерянной физиономии, когда он сообщит, что его великодушное приглашение к сотрудничеству, равно как и странное поведение, — это всего лишь запоздалый студенческий розыгрыш.
Однако вместо Джонатана Грейвса вошла мисс Пройслер, в рабочем халате и вооруженная оцинкованным ведром, из которого поднимался пар от душистого мыльного раствора, и кучей тряпок. Не промолвив ни слова, она продефилировала мимо Могенса, опустилась на колени и принялась яростно тереть пятна грязи, которые Грейвс оставил после себя на ковре. И хотя она развернулась к Могенсу спиной, он чувствовал, что она залилась краской от стыда и смущения.
Внезапно он услышал ее голос:
— Вы и представить себе не можете, профессор, как мне неловко…
— Ну, что вы…
Но мисс Пройслер, похоже, не слышала его:
— Ничего подобного я не видела за всю свою жизнь. Просто не понимаю, что за бес вселился в Клеопатру. Она никогда такого не проделывала, поверьте мне!
Она оттирала пятно за пятном, и вонь постепенно отступала. Но странным образом, в этом запахе Могенсу чудился не только смрад кошачьего дерьма, но и чего-то, чего-то… жуткого и в то же время чужеродного и мерзкого, как будто Грейвс оставил после себя в помещении нечто, что отравляло атмосферу. Мисс Пройслер скривилась от отвращения, прополоскала тряпку в мыльной воде и преувеличенно тщательно отжала ее, а затем снова начала тереть.
— Понять не могу, что с кошкой, — продолжала она, все лихорадочнее оттирая ковер, словно только яростным рвением могла стереть и позор, которым покрыла ее дом неслыханная выходка Клеопатры. — Завтра же отнесу ее к ветеринару, пусть как следует осмотрит ее.
— Мисс Пройслер, — вмешался Могенс.
Его квартирная хозяйка прекратила, как одержимая, драить очередное пятно, но пять-шесть секунд, по меньшей мере, смотрела в одну точку, прежде чем подняла голову и глянула на него, чуть ли не преисполненная страха.
— Не корите Клеопатру, — сказал Могенс. — Если бы я был кошкой, наверное, сделал бы то же самое.
Он поднялся и быстрым шагом, избегая взгляда вконец растерявшейся мисс Пройслер, пошел открывать окно, чтобы выветрился этот жуткий запах. Но, уже подняв руку к ручке, остановился на полпути. Джонатан как раз вышел из пансиона и залезал в свой кабриолет. В буквальном смысле. Он и не подумал открывать дверцу автомобиля, а просто вскарабкался извивающимися движениями, наподобие пресмыкающегося, через верх и скользнул за руль. Не оглядываясь больше, он завел мотор и уехал.
— Профессор, может, вы все-таки откроете окно? — взмолилась мисс Пройслер. — Эта вонища становится невыносимой. Боже, мне потребуются месяцы, чтобы вычистить ее из ковра! Просто уму непостижимо! Наверное, Клеопатра съела что-нибудь порченое.
Рука Могенса держалась за ручку окна, но он все еще не решался его открыть. «Бьюик» Грейвса уже доехал до конца улицы и скрылся за углом, и все-таки после него что-то осталось, что-то, что подстерегало снаружи, и стоит ему совершить ошибку и открыть ворота своей крепости, как оно тут же ворвется.
Что, разумеется, было лишь глупыми фантазиями.
Могенс отогнал детские страхи, втайне обругал себя дураком и преувеличенно решительным рывком распахнул оконную створку. Ворвался резкий ветер и ничего больше, разве что еще немного сырости. Огонь в камине высоко взметнулся, когда до него добралась свежая струя кислорода. В одно мгновение в комнате стало холодно, но леденящий поток рассеял смрад, не окончательно, но все же дышать стало легче.
Мисс Пройслер тоже перевела дыхание и на коленях поползла к следующему пятну и набросилась на него с мокрой тряпкой и мылом.
