Стивен Кинг - Кладбище домашних животных
Они шли дальше. Луис начал чувствовать тупую боль в спине от тяжести Гэджа. Время от времени Гэдж запускал ему в волосы пятерню и с энтузиазмом начинал тянуть или жизнерадостно пинал его по почкам. Поздние москиты кружили у лица с отвратительным жужжанием.
Путь петлял между древних елей, а потом врезался в поросший ежевикой подлесок. Здесь было влажно, и башмаки Луиса тонули в грязи и стоячей воде. В одном месте им пришлось переходить болото, из которого, как камни, торчали травянистые кочки. Это было хуже всего. Тропа снова пошла в гору. Гэдж, казалось, весил уже на десять фунтов больше, и каждый шаг прибавлял ему веса. Пот заливал лицо Луиса.
— Как ты, дорогой? — спросила его Рэчел. — Хочешь я понесу его немного?
— Да нет, все нормально, — ответил он, и это было так, хотя сердце у него в груди билось довольно тяжело. Он больше привык прописывать физические упражнения, чем делать их самому.
Джуд шел рядом с Элли; ее лимонные брючки и красная блузка ярким пятном выделялись на мрачном зелено-буром фоне.
— Луис, как ты думаешь, он правда знает, куда идти? — спросила Рэчел шепотом.
— Конечно, — ответил Луис.
Джуд бодро отозвался через плечо:
— Еще немного… ты не устал, Луис?
«О Боже, — подумал Луис, — ему за восемьдесят, а он даже не вспотел».
— Да нет, — ответил он немного агрессивно. Гордость требовала от него такого ответа, даже если бы у него был спазм коронарных сосудов. Он ухмыльнулся, передвинул стропы рюкзака и пошел дальше.
Они взобрались на второй холм, и там тропа пошла вниз среди кустов и густого подлеска. Она стала уже, и Луис увидел, как впереди Луис и Элли проходят под аркой, сколоченной из старых, трухлявых досок. На ней выцветшей черной краской были выписаны едва видные слова: «Кладбище домашних животных».
Они с Рэчел обменялись заинтересованными взглядами и прошли за арку, инстинктивно взявшись за руки, словно на бракосочетании.
Второй раз за это утро Луис испытал удивление.
Тут не было ковра опавшей хвои. Это оказался большой круг скошенной травы, до сорока футов в диаметре. С трех сторон его окружал густой подлесок, а с четвертой — старый валежник, нагромождение упавших деревьев, выглядевшее довольно зловеще.
«Тот, кто попытается через него перебраться, легко может напороться на эти сучья», — подумал Луис.
На поляне виднелось множество знаков, вероятно, установленных детьми и сделанных из подручных материалов — доски, крышки от ящиков, куски жести. Казалось, что эти памятные доски, располагающиеся по всему периметру низких кустов и кривых деревьев, борющихся здесь за выживание, размещены в некоем порядке. Лес позади придавал всему пейзажу глубину и загадочность, не христианскую, а какую-то языческую.
— Как мило, — сказала Рэчел с сомнением.
— Ух ты! — вскрикнула Элли.
Луис снял с плеч рюкзак и вынул из него ребенка так, чтобы тот мог ползать. Спина его разогнулась с облегчением.
Элли носилась от одного памятника к другому, издавая восклицания. Луис пошел за ней, оставив Рэчел смотреть за малышом. Джуд уселся, скрестив ноги, опираясь спиной о камень, и закурил.
Луис заметил, что порядок в расположении могил был не кажущимся, они образовывали грубые концентрические круги.
Одна из досок гласила: «Кот Смэки». Надпись, выведенная детской рукой, но аккуратно: «Он был послушным». И ниже: «1971–1974». Невдалеке он обнаружил шиферную плиту с надписью, выполненной уже осыпавшейся, но заботливо подведенной краской: «Биффер». Под ней эпитафия в стихах: «Биффер, Биффер, твой чуткий нос, пока ты не умер, радовал нас».
— Биффер — это был кокер-спаниель Дессперов, — сказал Джуд. Он носком ботинка расчистил на земле участок и стряхивал туда пепел. — Попал под мусоровоз в прошлом году. Там еще есть стихи?
— Да, — сказал Луис.
Некоторые могилы были украшены цветами, иногда свежими, но все больше старыми. Почти половина надписей, сделанных краской или карандашом, выцвела настолько, что Луис не смог их прочесть. На некоторых досках вовсе не было надписей, и Луис решил, что их писали мелом.
— Мама! — закричала Элли. — Здесь золотая рыбка! Иди погляди!
— Иду! — отозвалась Рэчел, и Луис посмотрел на нее. Она стояла у ближайшего круга и казалась еще более встревоженной. Луис подумал: «Даже такое кладбище действует на нее». Она никогда не могла спокойно воспринимать смерть (как, впрочем, и большинство людей), может быть, из-за своей сестры. Сестра Рэчел умерла очень молодой, и это оставило в ее душе травму, которую Луис старался не задевать. Ее звали Зельда, и она умерла от спинного менингита. Болезнь ее была, вероятно, долгой и очень тяжелой, а Рэчел как раз пребывала тогда в самом впечатлительном возрасте. Но он думал, что нельзя помнить об этом бесконечно.
Луис подмигнул ей, и она благодарно улыбнулась в ответ.
Луис осмотрелся. Это была естественная поляна. Это объясняло появление здесь травы; солнце беспрепятственно освещало это место. Как бы то ни было, его поливали и заботливо ухаживали. Об этом свидетельствовали банки с водой и целые канистры потяжелее Гэджа — быть может, их привозили на тележках. Он снова подумал о странной привязанности здешних детей. То, что он помнил о своем детстве, в сочетании с наблюдением за Элли заставляло его думать, что детская любовь быстро вспыхивает и так же быстро гаснет.
Внутри могилы были старше; все меньше записей можно было прочесть, а те, что еще читались, уводили далеко в прошлое. Здесь был «Трикси, сбитый на дороге 15 сент. 1968-го». Рядом виднелась широкая доска, укрепленная у самой земли. Мороз и дожди сильно повредили ее, но Луис мог еще прочитать: «Памяти Марты, нашей любимой крольчихи, умершей 1 марта 1965 г». Чуть дальше были «Ген. Паттон» («наш! любимый! пес!» — добавляла надпись), который умер в 1958 году, и «Полинезия» (видимо, попугай, если Луис правильно помнил «Доктора Дуллитла»), произнесшая в последний раз «Полли хочет крекер» летом 1953 года. На следующих двух досках ничего нельзя было разобрать, а потом на куске песчаника было грубо написано: «Ханна, лучшая собака из всех живущих. 1929–1939». Хотя песчаник казался мягким — в результате надпись едва можно было прочитать, — Луис подумал о том, сколько часов ушло у ребенка, чтобы вырезать в камне эти восемь слов.
Такое выражение любви и печали потрясло его; так могли поступить родители по отношению к своим детям, умершим молодыми.
Джуд окликнул его:
— Иди сюда, Луис. Я тебе кое-что покажу.
Они подошли к третьему ряду от центра. Здесь круговое расположение могил, почти невидимое снаружи, было очень заметным. Джуд остановился перед маленьким куском шифера, повалившимся наземь. Нагнувшись, старик бережно поставил его обратно.
