Ирина Андронати - Темный мир
Зато я вспомнил, как Рудольфыч, пока мы сидели и курили, рассказал, что в семьдесят седьмом, когда случился на весь мир известный «петрозаводский феномен», он служил во внутренних войсках как раз в этих местах — в Кандалакше. И как их тогда неделями гоняли на прочесывание тайги в поисках пропавших людей. Люди десятками теряли память и куда-то шли, как лемминги, и некоторые, уже найденные, успокоенные и обколотые разнообразными полезными препаратами, потом сбежали из дома или больницы и все-таки смогли исчезнуть. По слухам, пострадало более полутысячи человек, из них почти двести пропали без следа. Нашли только два трупа: девушка утонула, а пожилого мужчину задрали волки. В сентябре, да. С волками, говорят, тоже происходили какие-то чудеса…
И что-то подобное, только по масштабу меньше, было лет пять спустя на Кольском. По три стороны границы — у нас, в Финляндии и в Норвегии — точно так же люди теряли память и куда-то шли и прятались. Но тогда безумие охватило человек семьдесят.
Как раз в тот день на Дальнем Востоке сбили корейский «боинг».
А пока мы плыли в гости к саамской ведьме.
— Смотри! — вдруг показал вперед Хайям.
Я обернулся. В полосе прибрежных деревьев наметился провал, а через секунду я увидел башни. Черные мшистые параллелепипеды стояли почти рядом, как столбы ворот. Они были повыше прибрежных сосен, а значит — метров по двадцать пять.
— Что это? — крикнул я деду, показывая на столбы.
Он молча кивнул и намного повернул лодку, чтобы мы подплыли поближе. Я вытащил фотоаппарат.
В общем, это был вход в канал и, наверное, ворота шлюза. Когда мы совсем медленно проплыли перед ними, в перспективе не то чтобы обозначилась, но как-то наметилась прямая просека — все, что от канала осталось. Я до упора выкатил зум и сделал несколько снимков самого столба и черной чугунной доски на нем — чтобы под разным углом легло освещение. Все равно букв почти не удалось разобрать… Но что-то смущало глаз.
Насколько позволяло разрешение экранчика, я увеличил снимок. Вот что меня зацепило почти сразу: я не увидел швов между камнями или кирпичами! Казалось, оба столба высечены из цельного камня.
— Терхо Петрович! — закричал я. — А можно подплыть вплотную?
Он приглушил мотор.
— Что?
— Подплыть! Вплотную! Потрогать!
— Опасно! Камни под водой — острые. Пробьют лодку. Нет, с воды нельзя. Только с суши.
— Эти столбы — они правда из цельного камня?
— А то как же! Видно же даже отсюда.
— А что на доске написано, кто-нибудь прочитал?
— Прочитали, прочитали, есть еще грамотные, не все в город переехали. Только я не помню. Барон Виттенберг и еще что-то. Тысяча восемьсот тридцатый… Вернемся, Муру спросим, у нее все записано. Кто строил, когда строил. Поплыли, а то, не дай бог, изанда налетит, всем плохо будет…
— Что налетит?
— Ветер продольный, волну разгонит! Захлестнет с краями!
На небе развернулся уже веер из загибающихся перьев. И мы поплыли поскорее, лодка даже приподняла нос. Вода журчала под днищем — будто шумел по камням ручей.
7
— Я посчитал, — сказал чуть погодя Хайям. — Каждый столб весит десять тысяч тонн. Плюс-минус тысяча.
— И что? — не сразу понял я.
— Как? — спросил Хайям.
И действительно, как?
Я оглянулся. Ворота канала были уже почти не видны. Небо в той стороне потемнело.
— Гром-камень весил полторы, — сказал я. — Да уж. Методика описана, и тут ее явно не применяли… Наверное, это природная скала, ее просто обработали. Скололи лишнее. Другого объяснения не нахожу. Поэтому и острые камни на дне…
— …на входе в канал, — подхватил Хайям. Он, когда был в ударе, во все врубался с полоборота.
— Похоже, что канал так и не достроили, — сказал я. — «Епифанские шлюзы». Таких историй могло быть много.
— С другой стороны, перемещение и стотонных, и четырехсоттонных каменных блоков в истории зафиксировано. Опять же, совершенно непонятно, как предки это делали. Я имею в виду Баальбек и почему-то забываемую всеми Храмовую гору. Когда Ирод реконструировал храм, в основание стены были положены брусья по двести тонн. А дома стояли от места стройки метрах в сорока. Вот этого я вообще вообразить не могу…
— Ему, как и Соломону, помогала нечистая сила, — сказал я.
— Тогда, может, и здесь? — Хайям кивнул за плечо.
— Почему бы нет? — сказал я. — Места глухие, никто не заметит…
Озеро тем временем резко сузилось, поднялось отвесными берегами и свернуло влево. Если что, подумал я, тут и на берег не выбраться. Как бы в ответ на эту мысль мотор закашлялся, а сзади налетел ветер — не очень сильный, но неожиданно холодный.
Дед приглушил мотор, дал ему поработать на самых малых, потом погонял на высоких, прислушался. Крикнул Хайяму:
— Покачай!
— Что?
— Вон тот насос!
Рядом с Хайямом и впрямь обнаружилась рукоять насоса, похожего на велосипедный. Он качнул несколько раз, и мотор заработал ровно.
— Легкая рука! — сказал дед. — Космонавтом станешь!
— Да я как-то не собирался… — растерялся вдруг Хайям.
— Кто тебя спрашивать будет! Повестку вручат, и полетишь! Как наш Парракас полетел!
— Кто?
— Парракас! Пес наш! А, хотя нет, его на войну взяли. А на Луну лайка Орава полетела — с соседнего хутора. Потом ее на самолете куда-то увезли, чтоб никому ничего не рассказывала…
Орава — по-карельски «Белка». Так рождается фольклор, если кто не в курсе.
Наконец озеро стало рекой с островами, и вскоре мы причалили к добротным лиственным мосткам. У мостков качалась ободранная и помятая алюминиевая лодка. Маленький моторчик без кожуха был поднят из воды, и красный трехлопастной его винт мне что-то напомнил — что-то чрезвычайно неприятное…
Ведьма предстала перед нами из сумрака деловитой теткой средних лет, по-своему симпатичной, с узким лицом, светлыми локонами ниже плеч, ироничным ртом. Из ведьмачьего у нее были только желтые глаза и смутно знакомые мне значки на отделке длинного платья и передника — светлых, почти белых.
(—Ух ты, — сказал Хайям. — А почему вы в белом?
— А это, гостек, чтоб кровососов не привлекать, — ласково сказала ведьма.
— Кровососов… — медленно сказал Хайям и задумался.)
Звали ее Ириной Тойвовной.
Дед на правах завсегдатая пошел поколоть дров, да и задремал. Ведьма стремительно вздула самовар, мы попили чертовски забористого настоя каких-то листьев, травы, сушеных соцветий черемухи и, кажется, коры или корешков: у напитка был легкий смолистый привкус. Всякую усталость сняло на счет «раз»… К чаю было сдобное печенье и мед.
Потом фольклористы остались сидеть за столом и записывать заговоры, наговоры, привороты и обереги, а я с позволения хозяйки начал изучать хозяйство.
Дом был не совсем типичный для здешних мест — он скорее напоминал поморскую избу, только размером поменьше раза в два: с высоким полуподвалом, галереей-верандой, обитаемым чердаком и разноскатной крышей, выстланной дранкой. За печью — настоящей финской, с камельком — обнаружился теплый клозет (на лето, правда, закрытый). Поленница за домом внушала уважение — как, впрочем, и бензопила, висевшая тут же на столбе. В стойле дремали две лошадки с огромными, как у пони, челками, а запах и похрюкивание выдавали наличие где-то неподалеку свинарника. Отдельно в стороне стоял лабаз «на курьей ноге» — высоком, в два роста, опаленном пне.
По правилам, следовало полностью дом промерить и в масштабе перенести на миллиметровку. Это такой геморрой, что и представить себе невозможно. Если не верите или хотите произнести речь про ленивых студентов, попробуйте для начала изобразить хотя бы собственный квартирный санузел плюс кухню. Если вам повезло и вы живете в хрущевке со скошенными стенами, вам будет особенно интересно. Как человек тертый, я по этой самой причине миллиметровку нарочно забыл, а если бы ее взял кто-то другой, утопил бы или случайно использовал на растопку, поскольку изначально планировал обойтись подробным фотографированием с приложением рулетки; рулетка у меня яркая, широкая, все будет прекрасно видно. Жилой этаж, подвал с приличным запасом прошлогодней картошки и всяческими солениями на полках, чердак — не захламленный, как это обычно для старых домов, где живут долго-долго, а почти пустой — разделенный на три объема, причем центральный вполне мог бы послужить еще одной комнатой. Возможно, раньше тут кто-то и жил… Три сундука — кажется, старинные ящики из-под снарядов — стояли под стеной, я хотел спуститься и испросить позволения заглянуть в них, но из горницы доносился распев Ирины Тойвовны, я решил не отвлекать ее, а потом про сундуки, к сожалению, забыл. Возможно, в них ничего и не было: старые половики, драный тулупчик… а возможно, и сокровища: книги, расписные тарелки, иконы… В глухих местах на чердаках настоящие клады попадаются. Уже и легенды складывают и про сами уники, обнаруженные под горой ветоши, и про лихих людей, которые рыщут по заповедным местам в надежде обскакать на лихом своем коне краеведов и накладывают загребущую лапу на все, в чем мерещатся им будущие килотонны баксов. Противно, если честно. Черные археологи — конечно, гады. Но они хоть мертвых грабят, которые сраму не имут и вообще на нас особо внимания уже не обращают. А эта вот погань, плюнем на легенды, действительно есть, почему-то паразиты у нас очень быстро заводятся, и грабит она живых людей, обычно пожилых и совершенно беззащитных. И тащит она из чужих домов то, что за деньги-то не продать, а ценность имеет невыразимую: для тех, кого обокрали. Чаще всего иконы, конечно. Новодел, копеечный, только на базаре сбыть, а у людей в этом память, да не одного поколения…
