Гильермо дель Торо - Штамм. Закат
Василий Фет, представитель городской дератизационной службы, присоединился к ним в желании понять, что гонит крыс на поверхность.
Он уже несколько раз сталкивался с монстрами во время своих подземных вылазок, и набор его умений – прирожденный истребитель всяческих паразитов, он был экспертом в области подземного городского хозяйства – идеально подходил для охоты на вампиров. Именно он привел сюда Эфа и Сетракяна, когда те пытались отыскать гнездовье Владыки.
В подземелье витал, не имея выхода, запах смертоубийства. Жуткая смесь: вонь обугленной плоти вампиров и неотвязный аммиачный дух их экскрементов.
Эф немного отстал, затем прибавил ходу и, посвечивая фонариком по стенам тоннеля, догнал Фета.
В уголке рта крысолова торчала незажженная «торо» – разговаривая, он любил покусывать кончик сигары.
– Ты в порядке? – спросил Василий.
– В полном! – вскинулся Эф. – Лучше и быть не может.
– Он просто немного потерян. Ах, дружище, я тоже был потерян в его возрасте, а моя мама не очень-то… Ну, в общем, сам понимаешь.
– Понимаю. Ему нужно время. А время – лишь одна из многих вещей, которые я сейчас как раз и не могу ему дать.
– Он хороший парнишка. Я, вообще-то, не люблю детей, но твой мне нравится.
Эф кивнул – он понимал, что Фету было не просто признаться в этом.
– Мне он тоже нравится.
– Меня беспокоит старик, – признался Василий.
Гудвезер осторожно переступил через наваленные камни.
– Все это отняло у него очень много сил.
– В физическом смысле – да, конечно. Но есть кое-что еще.
– Поражение.
– Именно. Столько лет гонялся за этими тварями, подобрался так близко – и все для того, чтобы увидеть, как Владыка выстоит и уцелеет под лучшим ударом, какой только мог нанести старик. Но и это не все. Есть вещи, которые он нам не говорит. Или пока не говорит. Уверяю тебя.
Эф вспомнил, как король-вампир торжественным жестом сбросил плащ, вспомнил, как его лилейно-белая плоть обуглилась в свете ясного дня, как он с дьявольским вызовом возопил на солнце, а затем пробежал по парапету крыши, спрыгнул на леса и исчез.
– Старик думал, что солнечный свет убьет Владыку.
Фет пожевал кончик сигары.
– Во всяком случае, солнце обожгло эту тварь. Кто знает, как долго она способна выносить облучение. А ты еще и поранил ее. Серебром.
Хотя успех был не окончательный, а всего лишь половинчатый, Эфу повезло: одним ударом он глубоко рассек мечом спину Владыки, а когда рана попала под прямой солнечный свет, ее кромки сошлись и мгновенно сплавились, образовав черный рубец.
– Если эту тварь можно ранить, – размышлял Фет, – то, полагаю, уничтожить ее тоже можно.
– Разве раненое животное не становится еще опаснее? – спросил Эф.
– Животными, как и людьми, движут боль и страх. Но возьмем этого монстра. Боль и страх – его привычная среда обитания. Никакие дополнительные мотивы ему не нужны.
– Один все-таки у нее есть. Стереть нас с лица земли.
– Я долго думал об этом. Зачем Владыке стирать с лица земли все человечество? Мы же его пища. Мы его завтраки, обеды и ужины. Как только он превратит всех в вампиров, его пищевой запас – тю-тю. Если убьешь всех цыплят, и яиц не будет.
Доводы Фета, его логика произвели на Эфа впечатление.
– Ему нужно поддерживать баланс. Превратив в вампиров слишком много людей, он создаст чрезмерный спрос на обеды из человечинки.
– Чертова экономика на крови!
– Если, конечно, он не уготовил нам другую участь. Я только и надеюсь, что у старика есть ответы. Если же нет…
– Тогда их нет ни у кого.
Они вышли к тусклой развилке тоннелей. Эф поднял повыше лампу черного света – ее лучи тут же выявили хаотичные пятна вампирских отходов, мочи и экскрементов. Этот биологический материал люминесцировал под воздействием низкочастотного ультрафиолета. Кричащие цвета, так хорошо запомнившиеся Эфу, исчезли. Пятна потускнели: последнее время вампиры сюда не наведывались. Возможно, причиной тому была их несомненная телепатия: кровососов отпугнула смерть сотен их со-тварей, убитых Эфом, Фетом и Сетракяном.
Фет поковырял стальным прутком в куче мобильников, походившей на курган. Бессмысленный памятник тщете человеческой: словно бы вампиры высосали из людей жизнь, и все, что осталось от смертных, – это их устройства связи.
– Я тут размышлял кое над чем, – тихо сказал Фет. – Кое о каких словах старика. Он говорил о мифах разных культур и эпох, которые обнаруживают схожесть базовых людских страхов. Об универсальных символах.
– Об архетипах.
– Именно это слово он и произнес. Старик рассуждал об ужасах, свойственных всем племенам во всех странах. О страхах, которые глубоко коренятся в людях по всему белу свету. О страхах перед болезнями, чумой, войной, алчностью. По мнению старика, тут штука вот в чем. А что, если все это – не просто предрассудки? Что, если они прямо соотносятся друг с другом? Не отдельные страхи, связанные между собой через коллективное бессознательное, а что-то, что имеет реальные корни в нашем прошлом? Другими словами, что, если это не общие мифы, а общие истины?
Эф подумал, что здесь, в подбрюшье осажденного города, ему будет непросто переварить эту теорию.
– Хочешь сказать, по его словам, мы будто бы всегда знали…
– Да. И всегда боялись. Страшная, грозная реальность – реальность клана вампиров, которые живут за счет человеческой крови и поражены болезнью, овладевающей человеческими телами, – существовала издревле, и люди об этом знали. Но когда вампиры ушли в подполье или, как бы это сказать, отступили в тень, правду заболтали и она превратилась в миф. Факт стал вымыслом. Но колодец страха уходит так глубоко, пронзая слои всех народов и всех культур, что просто взять и исчезнуть он не мог никак.
Эф кивнул – вроде бы заинтересованно, но в то же время рассеянно. Фет мог, отступив на шаг, окинуть взглядом всю картину и поразмышлять о ней, в то время как Гудвезер был не в состоянии этого сделать – его ситуация, в корне отличная от Фетовой, не давала такой возможности. Вампиры отобрали у него жену. Бывшую жену. Отобрали и обратили ее. И теперь она с дьявольским упорством пыталась обратить свою кровинушку, своего Самого Близкого и Дорогого – их сына. Эта чума, распространяемая демонами, добралась и до Эфа – не в физическом смысле: она поразила его на глубинном, личном уровне. И теперь Эфу было трудно сосредоточиваться на чем-то еще, не говоря уже о том, чтобы теоретизировать, пытаясь оценить масштаб событий, – хотя именно к этому его и готовили как эпидемиолога. Когда что-то столь вероломно вторгается в твою личную жизнь, все высшие соображения летят к чертям.
Гудвезер ловил себя на том, что его мысли все больше, до какой-то даже одержимости, занимает Элдрич Палмер – глава «Стоунхарт груп», один из трех богатейших людей в мире, человек, которого они распознали как главного соучастника Владыки. По мере того как атаки вампиров на территории страны набирали обороты – с каждой прошедшей ночью их количество удваивалось, штамм вируса распространялся в геометрической прогрессии, – дикторы новостей со всей настойчивостью утверждали обратное, называя эти атаки «вспышками насилия». Это все равно что называть революцию «протестом группы лиц». Дикторы были не настолько глупы, чтобы ничего не понимать, и все же кто-то – не иначе как Палмер, человек, корыстно заинтересованный в том, чтобы ввести в заблуждение американскую публику и весь мир в целом, – управлял ими, как марионетками, распоряжался средствами информации и даже взял под свое крыло ЦКПЗ, Центр по контролю и профилактике заболеваний. Только «Стоунхарт груп», возглавляемая Палмером, могла профинансировать и осуществить такую мощную кампанию по дезинформации, которая развернулась после затмения. Для себя Эф решил: если им пока не по силам быстро одолеть Владыку, что ж, вполне можно покончить с Палмером, не только старым, но и, как знали все, чудовищно немощным. Любой другой человек ушел бы в мир иной еще лет десять назад, однако несметные богатства Палмера и его неограниченные ресурсы сохраняли ему жизнь, подобно тому как винтажный автомобиль поддерживают в рабочем состоянии за счет круглосуточного обслуживания. Эф, будучи врачом, полагал, что жизнь стала для Палмера чем-то вроде фетиша. Этот человек словно задался вопросом: ну и как долго я протяну?
Ярость Гудвезера, нацеленная на Владыку, – за то, что тот обратил Келли и растоптал всю его веру в науку и медицину, – была оправданна, но бессильна: все равно что грозить кулаком самой смерти. Однако обличение Палмера, человеческого сообщника Владыки, послушного исполнителя его намерений, давало мукам Эфа направление и цель. Даже больше того – оно узаконивало жажду личного отмщения.
