Крис Грин - Царство полуночи
— Как всегда.
— Разве были другие… Подземелья?
— Бесчисленное множество.
Голос босса раздавался совсем близко и лишь сейчас пробудил внутри нее чувства, которые, казалось, умерли вместе с Брейзи. Что-то неукротимое, дикое встрепенулось в Доун. Интонации Лимпета воздействовали на охотницу не физически — влечение к Ионе, в отличие от влечения к Мэтту, исходило из сокровенных глубин души охотницы, вытесняя собой скорбь и печаль.
Только Доун не хотела, чтобы горе ушло. И Голоса она тоже не хотела.
— Перейдем к сути, — резко сказала охотница. — Год назад ты объявился в Лос-Анджелесе. Замаскировавшись под детективное агентство, ты начал собирать ягнят на заклание. Верно?
— Каждый боец мне очень дорог, — в интонациях зарокотали грозовые раскаты. — Меня насторожили подозрительные убийства кинозвезд. Кроме того, я ощутил присутствие Мастера и тогда стал нанимать людей.
— Зачем тебе понадобилась новая команда? Прежние погибли, выполняя предыдущие миссии?
— Доун, я каждого спрашиваю, на что он готов ради общего дела. И каждый одинаково отвечает: «На все». Ты тоже так ответила, когда понадобилась помощь в поисках Фрэнка. Я истолковываю «все» в буквальном смысле, иначе мне ничего не достичь.
Выслушав уклончивый ответ, Доун уточнила:
— Так сколько раз ты набирал новую команду?
Голос безмолвствовал.
Доун немного подумала и спросила:
— Значит, наша сторона олицетворяет добро? Почему ты позволил убить Брейзи? Ну почему?!
— Самое ужасное, что ночное происшествие случилось без моего ведома. От меня ничего не зависело. Абсолютно ничего!
Если бы в голосе босса не звучала такая скорбь, Доун бросилась бы в темноту с кулаками. Однако больше всего испугала внезапная мысль: а вдруг босс не всемогущ? Вдруг он не может предугадать и предупредить беду, как любой другой человек?
— Тогда почему ты охотишься за Подземельем? — растерянно поинтересовалась она. — Почему не бросишь свою затею?
— Потому что не могу.
Доун поняла, что подробностей узнать не удастся. Словно решив покончить с этим вопросом раз и навсегда, Голос неожиданно заговорил:
— Давным-давно я потерял всю команду. Одна участница воспользовалась сведениями, к которым сотрудникам вообще не положено иметь доступ. Она узнала слишком много. В команде произошел раскол, мы упустили добычу. Я усвоил урок и в этот раз не допустил роковую ошибку. Катастрофа такого масштаба не должна повториться. Он вздохнул. — У нас идет война. Не важно, известно о ней в Верхнем мире или нет. Война — не просто сражение в физическом смысле, нет! Она строится на лжи, пытках, играх с сознанием… В ход идут все средства. Я костьми лягу, чтобы ее выиграть! И ты тоже.
Наверное, Иона решил, что своей речью завоевал ее доверие. Он сделал поспешный вывод. Доун требовалось большее…
Ее внимание привлек предмет, лежащий на одном из металлических столиков. На подгибающихся ногах она подошла ближе, осторожно тронула загадочную конструкцию — и горе слезами хлынуло из глаз: это был арбалет, готовый только наполовину, незавершенное творение, застывшее на границе жизни и смерти.
— Она мастерила его для тебя, — произнес Голос. — Брейзи знала, как ты восхищаешься ее оружием.
Захлебнувшись рыданием, Доун обессиленно оперлась на столик. Она хотела отшвырнуть арбалет, но Брейзи надежно закрепила его в станке.
— Катись к черту, Иона!
— Отлично сказано, — прошептал он.
Она метнула взгляд в сторону, откуда прозвучали слова, но не увидела ничего, кроме темноты.
— Сделай что-нибудь, чтобы я тебе поверила! Хоть что-нибудь! Объясни смерть Брейзи! Найди оправдание!
— Этому нет оправдания.
И Доун сдалась. Она уронила голову; слезы капали и капали, оставляя мокрые пятна на пиджаке. Охотница сломалась. Все, с нее хватит.
— Доун?
Девушка почувствовала за спиной движение. Раздался обреченный вздох. Она внезапно поняла: сзади кто-то есть. Пораженная, охотница застыла на месте, не решаясь взглянуть через плечо. Ее охватила дрожь, по коже побежал электрический ток. Медленно-медленно она повернула голову.
Перед ней стоял босс.
Иона.
Доун хотела заговорить, но слова застряли в горле.
Наконец расплывчатые представления о Лимпете, составленные по нескольким извлеченным из интернета фотографиям, сложились в цельную, четкую картинку: темные, слегка отросшие, вьющиеся волосы; высокий, худощавый, но широкоплечий; одет в старомодный шелковый плащ поверх белых брюк и рубашки.
А лицо… Лицо Ионы поразило Доун больше всего — но не печальные миндалевидные глаза орехового цвета, не высокие скулы, не жесткая линия красивых губ, а шрамы. Длинные, резаные рубцы, перекрещиваясь, рассекали кожу, будто вечная печать, напоминающая о жестокой трагедии.
Он походил на поверженного святого. Он был еще молод, чуть за тридцать, но уже слишком много видел и перенес.
Окончательно дар речи она потеряла, когда Иона ей протянул одинокую маргаритку в знак примирения или… возможно, чего-то еще…
Она не взяла протянутый цветок. Просто не смогла.
Потрясенный отказом, Лимпет опустил руку и растерянно огляделся, будто не понимая, где он. Щеки его залила краска, и он положил маргаритку на стол.
— Помоги мне, — сказал он, стиснув зубы, словно борясь с самим собой. — Я не хочу умолять, но лишь ты поможешь нам одержать над ними верх.
Итак, в стане врагов находилась ее мать и остальные вампиры.
Доун уже не знала, кто есть кто.
— Я никогда не воспользовался… — Иона защелкал пальцами, подыскивая нужные слова. — Прошлой ночью, на той вечеринке…
Она поняла: босс хотел проверить ее сознание.
Доун не двинулась с места, Лимпет сам подошел и протянул руку, желая успокоить охотницу. Только сейчас она увидела истинное лицо Ионы, скрытое под маской шрамов.
Он смотрел так повелительно, что она подчинилась. В этом властном взгляде будто сосредоточилась вся жизнь Лимпета, и сейчас Иона звал Доун разделить ее с ним.
Босс вошел в ее разум молниеносной вспышкой. А потом зачем-то положил ладонь на лоб — она ощутила прохладные шершавые пальцы. Девушка опустила веки, тело перестало сопротивляться. Она позволит. Только один раз!
Прикосновение пронзило ее насквозь электрическим разрядом; живот напрягся, внутри разлилось тепло. Лимпет закончил считывание и подался назад, но в Доун уже пробудились самые низменные инстинкты. Ей безумно хотелось его удержать. Не ради физического удовлетворения — просто он понимал, что такое настоящая боль.
Пожалуй, он единственный во всем мире это понимал.
