Арина Веста - Алмазная скрижаль
На берегу Вадим оглядел свое нестроевое воинство, всмотрелся в решительные лица. Лика смотрела в его глаза спокойно, ободряюще.
– Главное – ничего не бояться. Там… – Вадим указал за озеро, где кружил бурый вертолет, выбирая для посадки безопасную плешину, – враги. Они не люди, и мы должны их остановить!
– «…Последний парад наступает!» – с веселым отчаянием воскликнул Петр Маркович. – Если они возьмут Камень, их уже не свалить. Я понял, Камень Сил – это наша спаянная тысячелетиями русская воля, мистическая энергия Руси, наше тайное непобедимое оружие.
– Герасим, может быть, махнешь обратно? Ты – последнее дитя этих мест. Что будет с бабкой Нюрой, если нам не суждено вернуться? – Вадим положил руку на плечо Герасима.
Вместо ответа Герасим решительно рванул шнур мотора. Сердце его было полно тревожной печали. Такая печаль, говорит бабка Нюра, приходит тогда, когда кто-то топчет траву на месте твоей будущей могилы.
Путь по озеру они преодолели быстрее обычного, выжимая последние силы из старого двигателя. Вертолета уже не было над озером. Может быть, они зря волновались, обычный облет на случай побега зэков? На всякий случай они наскоро нарубили тростника и забросали лодку ворохом травы, чтобы скрыть место стоянки.
Холм казался давно покинутым. Они остановились перед дверью, не решаясь войти. Храм был пуст. В догорающем костре чернел пузырчатый комок. В нем еще теплились и перебегали искры. Пепельные складки затрепетали от сквозняка и рассыпались в тонкий седой прах.
– Это была его пророк-книга. – Герасим встал на колени, сгребая в горсть горячий пепел. В голосе его слышались слезы. – Теперь уж никто не узнает, не прочтет!
Подземелье было раскрыто, плита отброшена к дальней стене. В подвальной камере навзничь, раскинув руки, лежал отец Гурий. Вадим спрыгнул вниз, ощупал ледяной лоб, приоткрыл темное веко. Ему показалось, что отец Гурий мертв, но тело его еще не успело окоченеть. Вадим разжал его обожженную ладонь и достал из глубокой вмятины оплавленный по краям напрестольный крест. Ветер разносил по подземелью золу, в подземелье и в храме все еще дымились темные обожженные сгустки – все, что осталось от тех, кто ворвался в храм.
– Он вызвал небесную молнию и принял огонь на себя! – прошептала Лика.
– Позвольте мне осмотреть. – Петр Маркович спустился в подвал, склонился над монахом, ощупывая затылок и шею. – Наружных повреждений нет… – Петр Маркович расстегнул ватник, освободил грудь отца Гурия и приник ухом. – Сердце не прослушивается… Тише! Он жив! Похоже на болевой шок и сильное сотрясение мозга.
Петр Маркович замер, всматриваясь в бледное, изможденное лицо монаха. Длинные седые волосы Петра Марковича, отросшие за эти три месяца, были рассыпаны по плечам, клочковатая борода веером покрывала шею и ключицы… Старик словно смотрел в зеркало на самого себя, только черноволосого, молодого.
– Господи, быть этого не может… Это мой сын… – Петр Маркович прикрыл глаза рукой. – У него родинка на затылке… метка королевы фей… как у меня… как была у Юрки… Да ведь он родился в Изюмце тридцать три года назад. Все совпадает… Поэтому он меня и спрашивал о Фросе… Это мой сын, а я даже имени его не знаю… Господи, за что так? Неужели за предательство?
Старик беззвучно заплакал.
– Герасим, помогай, занесем его наверх.
Тело перенесли в угол храма, на лежанку. Петр Маркович пробовал нащупать пульс, не спуская глаз с дорогого, измученного лица.
В головах лежанки, в стенной печуре, стояла икона. Пламя обожгло края светлой липовой доски, но звонкая живопись уцелела. Гликерия первая заметила яркий всполох, она вынула икону из кирпичной ниши и всмотрелась в младенческое лицо, нарисованное наивной, но уверенной рукой. Светловолосый мальчик сидел на троне посреди снежной равнины. Внимательный и строгий лик озарен невидимым огнем. В ладонях зажаты книга и меч. Детские плечи покрывал алый царственный плащ. «Се грядет Спаситель миру, обретший от отца Державу и Печать. Имя ему…» Остаток надписи был уничтожен пламенем. Лика укрыла икону в платок и спрятала на груди.
– Петр Маркович! Вы остаетесь здесь, стройте баррикаду, готовьтесь продержаться, – приказал Вадим. – Мужайтесь! Герасим – ваша армия. Винтовка и карабин – огневая мощь. После того как мы уйдем, завалите подземный ход и закройте двери.
– Я даже в армии не служил, какой из меня вояка! – признался Петр Маркович.
– Ничего, вы продержитесь, я верю… Лика, скорее в подземелье! Мы должны попасть в коридор раньше них.
Над озером снова зашумел вертолет.
На одном дыхании они пробежали подземелье. Вадим двинулся первым по известковому карнизу, поддерживая Лику. Тишина казалась неестественной, затаившейся, как западня, где тлеет заманка. Вскоре они были возле «обсерватории». Изумрудная поляна была изгажена, вытоптана. В земле зияли свежие раны от взрывов.
У камня следовика они остановились.
– Дальше иди одна, я знаю, олененок, ты найдешь… А я останусь здесь и буду защищать вас… – Он коснулся взглядом ее живота и властно, долго поцеловал в губы.
– Вадимушка, я не уйду! Я не хочу без тебя!
– Ты должна найти Алатырь-камень, спасти себя и нашего ребенка… Иди и не оглядывайся!
Она бежала вдоль ледникового озера, затянутого до середины зыбкой сетью из корней и трав. Сосны цепляли ее за косы, и они расплелись и размокли, но она не замечала этого, бежала, оставляя пряди волос на сучьях, как выкуп за безопасную тропу. На ее пути попадались широкие бочажины, полные осенней темной воды. На дне лохматился ноздреватый ил, но на самом деле эти небольшие озерца были почти бездонны. Все тот же низенький сосняк, мшистые бугорки, покрытые сквокшей морошкой и яркой, как рассыпанный гарус, клюквой. Выветренные коряги, высокие травяные кочи, заросли тростника. Звуки боя, рев моторов, выстрелы были уже не слышны. Лишь раз все вздрогнуло от далекого взрыва.
На сером, серебристо-шелковом от старости пне дремала гадюка. Услышав шаги, повернула к Лике грациозную головку, разящую, хищно красивую. И сама она была – чернь по серебру. Змея беззвучно заскользила между кочек и скрылась в норе между древесных корней. Лика проводила ее глазами: у корней дерева сидел огромный белый волк. Змей и волк у корней могучего древа – знамение великой битвы в северных сагах.
– Лика!
Она вздрогнула и подняла глаза:
– Влад…
Он стоял перед ней в отблесках молний. Яркий свет шел от его лица и рук.
– Ты живой!
Он отвел от ее лица размокшие пряди:
– Пойдем… Я покажу тебе Алатырь.
– Нет, не время… Он там бьется, один… Помоги ему! – Она говорила горячо, бредово и с силой тянула его за руку.