Майкл Слэйд - Головорез
– Цинк?
– Редьярд Киплинг, ма. С днём рождения.
– Временами ты очень напоминаешь своего отца. Твой голос звучит так издалека.
– Из Гонконга. Здесь полдень следующего дня.
– У тебя изменился голос.
– Сломался зуб. Я только что пришёл от дантиста, поэтому во рту у меня всё заморожено. Всё ещё ощущаю привкус материала, который они использовали, чтобы привести мои зубы в приличное состояние.
– Надеюсь, тебе попался хороший дантист. Не какой-нибудь шарлатан.
– Зубы человека, который посоветовал мне к нему обратиться, напоминают жемчуг.
– Ты кипятишь воду, сынок?
– Всё под контролем. Кстати, когда вернусь, я приведу кое-кого познакомиться с тобой.
– Пора уж, – заметила его мама.
– Её зовут Кэрол Тэйт. Она тебе понравится.
– Где вы познакомились?
– На работе.
– Она не преступница?
– Она коп, мама. Американка.
– Временами я опасаюсь людей, с которыми ты встречаешься на своей работе.
– Том закончил своё бродяжничество?
– Нет ещё. Он прислал мне премиленькую открытку из Греции. Я жду его со дня на день.
– Скажи ему, чтобы он подстригся, если хочет быть неотразимым мужчиной.
– Сынок…
– Да, мама?
– Будь осторожен там. Мы слыхали такие ужасные вещи про эти азиатские банды.
– Дорогая моя, – сказал Чандлер. – Всякие головорезы оставляют мне так мало свободного времени. Должен бежать. У меня важная встреча. Позвонил просто чтобы сказать, что ты лучшая мама из всех.
– А ты – второй из лучших сыновей, – поддразнила она его.
Смеясь, они повесили трубки.
Прежде чем позвонить в номер Чандлера по гостиничному телефону, Онг вошёл в маленький кабинет возле вестибюля "Блекфрайерс".
Там сидел мужчина с болезненного вида лицом, с наушниками и магнитофоном.
– Ну? – спросил Онг, блеснув зубами.
– Парень только что звонил своей матери в Саскачеван. А теперь разговаривает с какой-то Кэрол.
– Узнайте адрес его матери. Он может нам пригодиться.
Гонконг, Гонконг
1:16 пополудни
Онг потерял Цинка на Центральном проспекте, там, где башня офиса "Фанквань Чжу" вздымалась у подножия Пика. Центральный проспект был кишащим оплотом коммерческих банков, акционерных бирж и модных гостиных за сверкающим стеклом и сталью. Здание смотрело лицевой стороной на поток машин и пешеходов по Коннаут-роуд, вблизи от Эксченжь-сквер. Цинк поднялся на лифте на сорок четвёртый этаж.
Когда двери с шипением отворились, внутрь вскочил лакей, прислуживая ему с восточной любезностью. За каждой пальмой в кадке маячили охранники, пока крошка в облегающем чонгсаме уводила его прочь, чтобы он мог подождать в роскошной приёмной. Покачивание её бёдер заставило его подумать: "Деньги, власть и секс".
Обзорная площадка была очень просторной и отдавала высокомерием. Помещение, северной стеной которого служила панорама из стекла, возвышалось над заливом, Цзюлуном, Новыми Территориями и расположенным совсем рядом Красным Китаем.
Медный телескоп позволял осмотреть предприятие Кванов. Отражающееся в зеркале воды небо было пронизано султанами коричневато-жёлтого дыма, горы вдали были подёрнуты серой дымкой, а весь фармацевтический комплекс наводил на мысль о концентрационном лагере. Его дороги были оборудованы фортификационными сооружениями, и Чандлер задумался над тем, что же делается там внутри.
Повернувшись спиной к панораме, Цинк оглядел комнату. С противоположной стороны вверх поднимались ступени, покрытые красным ковром, по сторонам лестницы стояли каменные драконы. Справа от лестницы хорошо укомплектованный бар был обставлен кожаными диванчиками и лаковыми шкатулками. Восточная стена была увешана китайскими театральными масками. Западная представляла работы Мане, Дега, Ренуара. Окрашенный в жёлтый цвет глобус семнадцатого столетия возвышался на мраморном пьедестале в центре комнаты, окружённый метками азиатских завоеваний отдалённых земель. Рядом с глобусом располагался архитектурный макет фабрики Кванов, которую собирались построить в Ванкувере. Омываемая рекой Фрэзер, подобно какому-то новому райскому саду, она ничуть не напоминала концентрационный лагерь.
"Эволюция", – подумал он.
Чандлер осмотрел лаковые шкатулки. Он заметил, что каждая из них была подключена к системе безопасности. Ближайшая содержала китайский манускрипт. По его потрёпанному виду он понял, что манускрипт очень древний.
Когда внимание Цинка переключилось на следующий экспонат, на лестнице раздались мягкие шаги. Повернувшись, он увидел высокие каблуки и точёные икры, а затем и всю, напоминающую песочные часы, фигуру, задрапированную в красный шёлк. "О-го", – подумал он.
– Инспектор Чандлер? Я Лотос Кван.
И, протягивая ему прекрасной формы руку:
– Книге, заинтересовавшей вас, пять тысяч лет. "Лечащая материя" Шеннонга содержит описание 365 препаратов. Манускрипт в той шкатулке, – показывая налево от Цинка, – "Канон внутренней медицины Жёлтого Императора". Она была написана ещё до строительства Великой Стены, за триста лет до Рождества Христова. Мао объявил её китайской традиционной фармакологией.
– "Каноном" всё ещё пользуются?
– Около миллиарда человек. Китайская медицина уходит своими корнями на семь тысячелетий назад. Ещё чуть-чуть – и мы попадаем в доисторические времена.
Когда Лотос садилась, в разрезе её одежды мелькнула подвязка. Красная эластичная полосочка поверх тёмного края чулка. Цинк подошёл к следующему ящичку, когда подвязка исчезла.
"Драгоценные дополнительные предписания", – сказала Лотос. – Классический даосский трактат времён династии Тань. Одно из предписаний предлагает одно из первых в мире лечений гормонами. Поедание человеческой пуповины вместе со свиной печенью. Это, как предполагается, предохраняет от бешенства. Те же принципы лежат в основе современной иммунологии.
Когда Лотос вставала, в разрезе мелькнули красные трусики.
– Это – один из томов "Всеобщего каталога растений" Ли Ши-чена. Здесь представлен только один из пятидесяти двух томов. В течение двадцати семи лет он собирал семейные фамильные рецепты придворных лекарей династии Минь. Здесь описываются восемнадцать сотен препаратов и одиннадцать тысяч рецептов. Сам Дарвин удостоил Ли своего уважения.
– А что это? – спросил Чандлер. – Они выглядят, словно украшенные резьбой кости.
– Чиа-ку-вен, – ответила Лотос. – Здесь содержатся предписания, которые предшествовали первым историческим записям. Их называют "костями-оракулами".
– Замечательная коллекция, – сказал он. – Должно быть, редчайшая в мире.
