Роман Канушкин - Страх (Сборник)
Пророчество, которого так опасался волхв Белогуб, сбылось. В 988 году внук Ольги и Игоря князь Владимир крестил Русь. Эпоха магии закончилась.
Deadmen
Желательно не путешествовать с мертвецом.
Это рассказ о том, что произошло на самом деле в один из незабытых дней давно уже угасшего лета середины ХVII века. Какой русский не любит быстрой езды да бесшабашной удали на Миру, одевшегося хрупкими иглами инея стакана кристалловской водки (на худой конец – любой), задушевной беседы и протяжной застольной песни? Это всем известно. Действительно «выплывали расписные Стеньки Разина челны» и был лихой атаман Степан Тимофеевич, неслись по желтым пляжам Каспийского моря прирученные степные кони и была персидская княжна, а может быть, даже дочь шаха, гордая принцесса, сбежавшая с разбойником и им погубленная. Выброшенная за борт в набежавшую волну. Все так. Но не совсем. И в любимой народом песне перепутана не только география. Увы. Ибо «набежавшая волна» была вовсе не волжской, а куда более седой и пенной волной Каспия, и, следовательно, «подарок от донского казака» приняли совсем другие боги, но был еще один персонаж. Почему вольноотпущенный бывший тверской холоп Емелька, по прозванию Стеклодув, оказался заботливо вычеркнутым из этой истории поздними исследователями, – неизвестно. И каким образом ему, не наделенному от природы особой силой, талантами к ратным наукам или иными дарованиями, удалось заделаться главой разбойников, «гулящих людишек», долгое время будораживших все Царство Московское, также неизвестно. Упоминание о нем можно найти в переписке историка Ключевского и академика Тарле, где первый рассказывает, что «Емельян, прозванный Стеклодувом, вовсе не убивал воеводу, а лишь сокольничего, из-за незначительного спора, спровоцированного, скорее всего, большим количеством водки», однако в официальных монографиях обоих мужей наш герой начисто отсутствует. Поэтому я остановлюсь лишь на том немногом, что известно мне.
Емельян Стеклодув, вроде бы по фамилии Ермолов, вынужден бежать. Ему всего девятнадцать, он перепуган, словно затравленный зверек, история с сокольничим переводит его в разряд убийц, однако дарит симпатии собутыльников, наблюдавших за развитием ссоры. Днями он отсиживается на задних дворах, прячется в помойных ямах, а ночами бежит по дремучим лесным дорогам, бежит к низовьям великой реки Волги, где к тому времени разбойничья армия атамана Разина превращается в грозную силу. Молва опережает беглеца. Как-то он слышит о неосрамившемся молодце, силаче, одним ударом кулака сразившим грубого воеводова сокольничего, потом о беглом холопе, который заступился за правду и убил самого воеводу. С удивлением он узнает в герое этих историй себя. Подобное развитие событий окрыляет Емельку, и в один из апрельских дней он всерьез подумывает, не примерить ли ему одежонку народного заступника. А низовья матушки-Волги уже близко. Стеклодув попадает в безвестный городишко, по улицам которого гуляют степные ветры, несущие запахи трав и конского пота. Однако он не находит Разина – атаман Степан Тимофеевич повел свою голытьбу в открытое море, грозя разорить древний Дербент – этот странный отпечаток Великой китайской стены, отгородившийся от врагов крепостью, сползающей с гор прямо в седую пасть Каспия. Стеклодув следует дальше, и в ногайских степях его догоняет лихорадка. Он мучится в горячечном бреду, видит умершие города и башни, осыпающиеся прахом разрушенных времен, видит женщину, о которой еще не сложили песню про «набежавшую волну», и узнает, что между «было», «есть» и «будет» не существует разницы, он видит храбрых и жестоких всадников, покоривших огромные пространства, и сами эти пространства, проглотившие и всадников, и завоеванные ими царства, и теперь чистые от всяких воспоминаний. Потом, не испытывая ни грусти, ни радости, а только лишь удивление, он видит себя, покидающего собственное тело, сжираемое лихорадкой, посреди бескрайней степи, и снова надменную красавицу на коленях у лихого атамана, бархатный омут ее наготы и черные солнца глаз – эти солнца, Емеля понимает, – последнее, что ему суждено увидеть. Наступающий конец не вызывает ни одного сильного чувства в обезволенном организме Емели, лишь только рожденная внутри него тьма звучит вялым вопросом: «Умер я уже или еще нет?..»
Но счастливая звезда Стеклодува встает в этом утреннем небе – его спасают люди с азиатским разрезом улыбчивых глаз, поклоняющиеся диковинным богам и уверенные, что живут уже не первую жизнь. Болезнь миновала. Емельян пробует холодный кумыс, разглядывает божков со сплетенными ногами и огромные маски, изображающие демонов; кумыс его веселит, как и танцующие маски, удивительно яркие, словно их раскрашивало какое-то разбаловавшееся чадо, еще не ставшее отроком. Позже, такими же расписными, он обнаружит челны атамана Степана Тимофеевича. Женщина, ходившая за Емелей во время болезни, оказывается совсем юной, почти девочкой, резкий запах ее тела пугает и волнует его. Как и смутное воспоминание о надменной красавице, оставшейся по ту сторону лихорадки. Что-то не дает Емеле покоя. Он дожидается момента и перед тем, как уйти, крадет у своих спасителей все их скудные сбережения: некоторое количество золотых и серебряных монет и единственную пищаль, который, впрочем, никто из табунщиков так и не научился пользоваться. Пороха он находит не более, чем на три заряда.
Степь все более засасывает Стеклодува. Через несколько дней, волею случая, он оказывается в самой гуще разгоревшейся битвы. Укрыться негде. Емеля проклинает все на свете, но делает случайный выстрел – украденная пищаль табунщиков сработала. Пуля летит над волнующейся травой, щадит сошедшихся в схватке людей и коней и попадает в обоз, в телегу, увенчанную белым пропылившимся балдахином. Происходит взрыв немыслимой силы, ибо Стеклодув подрывает передвижной арсенал – в телеге с балдахином складированы бочонки с черным порохом. Когда дым рассеивается, царским стрельцам ничего более не остается, как сложить оружие.
Ошеломленного Емелю окружают молчаливые люди. Они загорелы и недоверчивы. Это казаки разбойничьей армии атамана Разина. На белом коне с рыжей гривою – человек, непохожий на других. Скорее всего, он наголо обрит, что не совсем ясно из-за черной басурманской папахи, все лицо его пересекает страшный шрам, утопающий в густой бороде инородца, в его взгляде нет дружелюбия.
– Объявись, паря! – обращается к Емеле один из казаков.
– Емелиан мы, прозванный Стеклодувом, – слабо отвечает Емеля.
