Дженни Джонс - Голубое поместье
— Представьте себе другую версию событий — более привычную для меня. — Питер Лайтоулер посмотрел на стол, на бумаги, полные слов, историй, слухов и сплетен. — Без сомнения, здесь написано, что Родерик самым жутким образом обошелся с сестрой. Разве не так?
Он поглядел на Тома. Тот кивнул, бледный и несчастный.
Лайтоулер продолжал, не отрывая глаз от лица Тома.
— Предполагаю, он изнасиловал ее. Здесь всегда поговаривали о некоем тайном преступлении, обвиняли, но никто ничего не мог доказать… Хорошо. Конечно, Элизабет ревновала к своему брату Родерику, симпатичному, популярному и богатому. Их разделяло десять лет. Как могли они стать друзьями, в особенности при жестких требованиях образования и стиля тех дней? Конечно, он дразнил ее, вполне возможно, относился к своей младшей сестре недоброжелательно и с презрением. Она всегда раздражала его, нечестно отвлекая на себя внимание матери… А Элизабет, несомненно, была ребенком, склонным к фантазиям. Объясняет ли твоя история происхождение Лягушки-брехушки и Листовика? Того самого Листовика, который окружает нас сейчас?
Плющ, тянувшийся сквозь замочную скважину входной двери, достиг пола. Лайтоулер бросил на ветку быстрый взгляд.
— Наверное, у меня не столь уж много времени. Ограничусь немногим… Теперь относительно брака Элизабет и Дауни, горького унылого калеки. Нечего удивляться, что Элла была такой сложной девушкой; ведь ее воспитывала разочарованная Элизабет — в изоляции. Элле было запрещено разговаривать с мужчинами, вы не знали об этом? Элизабет преднамеренно лишила ее… Что касается Алисии, то у нее были свои причины. Я не был ей верен. — Он улыбнулся, радуясь воспоминаниям. — Я никогда не мог устоять против их чар, понимаете, и не пропускал ни одной. Восхитительные особы, гулены, деревенские девчонки, девицы 50-х годов, с осиными талиями и полными юбками. Милашки, красотки… немногие жены сумели бы примириться с этим, а Алисия никогда не славилась терпением. О, я никогда не винил ее в том, что она захотела развестись со мной. Я был рад освободиться от нее… Вы видите, к чему я клоню? Понимаете? Женщины Банньеров не любили мужчин вполне обоснованно: им не нужно выдумывать извинения. Но та история, которую написал дом через Тома, составляет собой сборник выдумок. Ничего такого просто не могло быть… Скажи мне, Том. Ты нашел здесь какие-то дневники, беседовал с кем-нибудь из персонажей твоей истории?
— Нет, — был негромкий ответ.
— Насколько мне известно, из всех персонажей твоего повествования лишь я еще жив. Я был там, и события непосредственно задевают меня. Спрашивай меня, если хочешь. Я более чем готов объяснить тебе, как все происходило на самом деле.
Том посмотрел на деда и увидел искренность в его старых мудрых глазах. Он видел, как стиснул руки Саймон, как смотрит он на Питера Лайтоулера — с болезненной концентрацией, с робкой надеждой.
Они хотели поверить ему, более того, нуждались в этом. Питер Лайтоулер предлагал выход из охвативших всех сомнений и несчастий.
Том встал, забрал рукопись у деда и подошел к камину. На доске над ним лежал коробок спичек, и, чиркнув, он поджег первый лист.
Так одну за другой он сжег все страницы своей первой книги. История Элизабет Банньер взвилась к небу облачком дыма.
37
— И какого черта, по вашему мнению, вы здесь делаете? — прозвучала знакомая всем едкая нотка. В дверях, ведущих в библиотеку, стояла Алисия. Сучок застрял в ее волосах, на жакете трава оставила пятна, блузка порвана, брюки испачканы. Без макияжа, с пустыми руками, она казалась какой-то полоумной мешочницей, ее едва можно было признать.
Сразу заметив Тома возле камина, она охнула, словно получив смертельную рану. Старательно избегая Питера Лайтоулера, она бросилась к Тому и, выхватив последнюю обугленную страницу из его рук, прошипела:
— Как ты посмел?
— Алисия, ну как там Рут? — ответил он на удивление ровным голосом.
Та остановилась на месте, моргая.
— По-прежнему. Держится. Но…
— А как насчет Кейт? — перебил он.
— Я оставила ее в отеле. Она утомлена. Потом, что ей делать в госпитале. А теперь, Том, скажи мне, ради бога, что ты наделал?
— Это? — Он бросил последний клочок бумаги на груду пепла. — Не думаю, чтобы здесь была правда. А потому, это вредная и опасная чушь.
— Ох, Том! Идиот ты или дурак? Зачем, по-твоему, я прислала тебя сюда? — Она сжала кулаки.
— Ты использовала меня. Ты ничего не сказала мне, хотя ты знала, кто мой отец. Ты скрывала это.
— Об этом попросила твоя мать.
— Что? — Голова Тома дернулась. — Мама…
— Была гордой женщиной, — сказала Алисия уже более спокойным голосом. Бирн ощутил нечто вроде уважения к ней. Да, книга Тома сгорела, однако Алисия не собиралась попусту горевать. — Твоя мать не хотела, чтобы ты знал своего отца, она сочла, что так будет лучше.
— Я имею право знать, кто мой отец!
— Ну и мы вправе знать, что произошло в этом доме, — продолжала Алисия. — Тебе не следовало сжигать этот манускрипт. Он был нашим единственным доказательством.
Питер Лайтоулер внезапно и со всей силой обрушил свой кулак на стол.
— Доказательством? И ты зовешь эту мешанину, эту паутину лжи доказательством?
— О да! Того, что я уже знаю о тебе. — Она встретила его взгляд.
— Ну почему нельзя забыть обо всем? — прозвучал гневный голос Саймона. — Истории этой уже столько лет, она успела прогнить, давайте забудем о ней!
— Но Рут умирает, — напомнил Бирн.
Самый очевидный для него факт. Что бы ни происходило между Элизабет, Джоном Дауни и Питером Лайтоулером, все это было давно. Но память о Рут преследовала его как наваждение. Он знал, что, если позволит себе даже на мгновение забыть о ней, слабая ниточка ее жизни ослабнет.
— Прошлое ничего не значит, — сказал он. — Существует лишь настоящее. И ничего кроме него.
— Весьма здравое замечание. — Питер Лайтоулер медленно, с усилием поднялся, ни на мгновение не отводя взгляд от Алисии. — Как ты сюда вошла? — спросил он любезно. — Перелезла через изгородь или прорубилась сквозь нее?
— Ты оставил открытой свою тропу, — ответила та. — Возле озера. Ты всегда приходил с той стороны, правда? Так что мне не пришлось прокладывать себе путь! — Она оглядела стол, заставленный остатками трапезы, начатые бутылки вина. — Я бы сказала, поминать еще рано, Рут пока жива.
Жестокие слова. Саймон посмотрел на нее.
— Почему мы не можем поесть? Чем Рут поможет наша голодовка?
— Ничто не может помочь Рут. Говорят, что у нее нет шансов. — Под глазами Алисии выступили темные мешки, рот ее перехватила тонкая клетка вертикальных морщин. — А тебе, пожалуй, скорее следовало бы находиться возле ее постели, чем сидеть здесь, выслушивая всякую чушь, которую может выложить мой бывший муж… Позвольте мне одно предположение, — резко, с ударением проговорила она. — Держу пари, он повествовал вам о хитроумном заговоре женщин. О всяких кознях так интересно слушать, правда? Значит, эти женщины вступили в сговор против мужчин. — Заметив по лицам свою правоту, Алисия продолжила: — А он уже сказал вам, что я ведьма? И что умею управлять и Листовиком, и Лягушкой-брехушкой? — Она подняла руки и все увидели, что ее кожа в кровь расцарапана шипами. — Ну, видите! Хорошо я управляю ими? Изгородь не пропускала меня. Мне пришлось обойти все поместье, пока я не дошла до озера. Любимое место Питера. А теперь отвечайте сами: у кого из нас больше власти?
