Дзиньштейн - Ещё один человек
– Да. Когда мама ушла. Я боялся, что она придет, и я не смогу, и открою ей дверь. А еще было очень страшно, когда папу убили.
– ..хм.. Его убили?
– Да. Дубиной по голове. А потом его съели мертвые – Олежка смотрит на меня своими бездонными глазами. Такие глаза бывают только у детей, потом в них появляется всякое… другое.
– …А.. хм.. ты знаешь, кто это сделал?
Серо-голубые бездонные глаза притягивают, я не могу оторвать взгляд.
-Да, я знаю.
Я медленно встаю, и иду наливать себе еще чай. Рука дрожит, кажется, я облил кипятком как раз по ожогу от тушенки, но как-то не сильно и больно.
– … И кто это?
– Я не видел, мама сказала – «гопник»…
– Ясно…
– Мама сначала кричала, потом плакала, потом много звонила по телефону… Я тоже очень испугался и плакал, а потом она сказала, что все будет хорошо, и рассказывала мне про звезды и галактики, потом про зверей и рыб, а потом про то, как жили в древности…
Олежек уже почти на ходу засыпает – укладываю его на диване, тщательно закутав и подоткнув одеяло, в ногах его устраивается котейко. Перед сном спрашивает – можно ли завтра будет посмотреть рыбок? Конечно же можно, спи Олежек, завтра посмотришь и рыбок, и всех моих кошек, и ту большую собаку, что тебя сначала испугала а потом всего облизала… Завтра все будет.
Заснул он моментально, и лицо у него… такое спокойное… он улыбается во сне, и губы шепчут что-то… кажется… да-да, – «Мама»…
Я еще долго сидел и пил чай. В голове творилось что-то несуразное… я как будто нащупал что-то важное, но не мог понять, что – и снова его терял… Словно не хватало еще чего-то, маленького фрагмента… Как машина не желает заводится, чихая, вот кажется – чуть сильнее – и заведется!
Соорудил себе лежанку, и завернувшись в спальник, заснул
Кажется, засыпая, я отчего-то почувствовал себя счастливым.
10.
Дашка сидела на траве и играла со щенком – маленьким, неуклюжим и забавным. Отн нападал на нее, пытался схватить за руки – а она подхватывала его и переворачивала на спину… Он барахтался, вскакивал, отбегал, смешно тряся лопухами ушей – и вновь весело бросался в атаку…
– …Привет…
– Привет. Видишь – у меня тоже. Я же всегда мечтала о собаке, помнишь?
– Помню… но ты же знаешь – ну не получалось, надо было подождать…
– Подождали?
– Ну, не начинай, как будто я это все устроил!
– Не ты?
– Нет конечно, чего ты несешь-то!
– Аааа… и вправду… А кстати – а чего ТЫ устроил?
– Ну… в плане?
– В плане – чего ты устроил. Сделал ты чего.
– Ну… я… это…. Дом вот, машина, все дела. Я типа теперь как, понимаешь, властелин местный какой, эдакий вольный барон!
– Ага…. Понимаю…. И это все?
– Ну а что еще надо-то? Нормально все…
– Ну-ну. А что тогда не спишь ночами, а? Ну да – ладно, ладно, твое дело. А кстати, барон ты мой – а много ли у тебя подданных?
– Ну… так… Один пока…. Мальчик… Ну еще вон живность моя – рыбки, кошки, собака…
– Кошки… – Дашка вдруг сразу оказывается рядом, и легко заваливает меня на спину, оказавшись сверху, приближает лицо ко мне… в глазах ее скачут лукавые чертенята, на губах улыбка – Кошки, говоришь?
Улыбка вдруг сходит с ее лица, она словно оглядывается и говорит:
– Мяу! – Ее рука у меня на груди вдруг впивается ногтями в меня – ой, как больно-то! – Мяу!!!
МЯЯЯУУУУ!!!!
Я просыпаюсь от кошачьего ора и боли. Что за чорт?
Котейко сидит у меня на груди, орет и урчит как тепловоз дизелем, и натурально дерет мне грудь когтями. Шерсть вздыблена, глаза дикие… чего он?
Бля, чего… наверное, хищник на двор пожаловал! Обрез под рукой, свет…
С дивана ко мне тянется Олежка. Он протянул ручки и смотрит на меня. Только глаза не серо-голубые. Они черные. Мертвые. Он тянется ко мне, потому что хочет меня сожрать. Если бы не подоткнутое одеяло и общая его слабость – то котейко наверное не успел бы меня добудиться – больно уж крепко я дрых. Прижав-потрепав для бодрости трясущегося котенка, встаю, и набросив одеяло, пеленаю под ним мертвого Олежека. Голова пустая, руки работают сами. Иду на двор, неся нетяжелый шевелящийся сверток. Коты в доме орут и шипят, Мухтар, подбежавший к двери, пятится и настороженно рычит. Отнес сверток за скелеты машин, положил на землю, сам сел рядом, держа обрез как тончайший бокал, налитый до краев. Надо что-то сказать? Или уже все равно? Нет, неважно, что все равно, надо…
– Прости меня, Олежек…
Все равно бы не уснуть было – потому до утра жег костер, отогревая землю, отгребал угли, копал – и снова жег. Можно было попытаться завести Беларусь с ковшом, наверное я бы разобрался и выкопал, уже бы было быстрее… но быстрее не хотелось. Хотелось вот так – жечь костер и копать землю…жечь и копать, копать…
Холмик выровнял, как смог, крест тоже сколотил старательно… вот так. На перекладине вырубил имя. Все. Больше я для тебя, Олежек, ничего не смогу сделать. Я опять не успел. Прости.
Холодное утро. Холодное не только снаружи, где мокрая снежная крупа с ветром – но и внутри. Не в доме, где тепло и сухо – холодно у меня внутри. Что-то оборвалось… потерялось то важное, что я почти нашел вчера. Или не потерялось? Или наоборот – я почти совсем понял что-то? Не знаю… холодно.
Звери тоже едят как-то неохотно. Сам я с трудом пропихиваю куски в глотку. Даже горячий чай невкусный какой-то.
Дел у меня много, но делать ничего не хочется. Наверное, потому что я так и не ответил себе – зачем? А без этого ответа все дела теряют смысл.
После завтрака полчаса бесцельно слонялся по двору, так и не придумав ничего. Наконец пришел в себя, плюнул, выматерился и решил съездить на разведку… ну, лдно, чего там – просто проехаться. Не могу больше быть тут.
Мой шушваген, порыкивая дизелем, ровно катится по улицам. Езжу просто так, присматриваюсь что к чему в районе – теперь, когда главное не найти свободную и безопасную дорогу – можно и поглазеть. Отмечаю странность – упыри как-то непонятно группируются и передвигаются. Это пугает. Потому что непонятно и необъяснимо. А ведь казалось – что они даже не навроде животных, а скорее такие зловредные биороботы. Ан нет. Даже если не брать тех, кто отожрался и поумнел – и у тупых есть какая-то система… а это совсем страшно. Ведь пока они все поодиночке были. А если навалятся массой? Только танками давить… а где те танки? А если представить, что они поумнеют, например, как хищники? Тогда кранты полюбому… Страшно.
