Ричард Матесон - Я - Легенда
Даже если ему и удастся привлечь ее внимание, это ничего не изменит: жить Скотту осталось один день. И своим появлением он только разбередил бы едва затянувшуюся было рану.
Скотт безмолвно застыл — словно изящная миниатюрная фигурка с браслета — и не мог отвести взгляд от женщины, которая когда-то была его женой.
Марти снова спустился в погреб.
— Я рада наконец выбраться отсюда, — сказала ему Лу.
— Это вполне естественно, — отвечал Марти, склонившись над баком.
— Вам помочь, мамочка? — сбегая по ступенькам вниз, спросила Бет.
— Наверное, не надо. Хотя нет, захвати банку с кисточками. Они вроде тоже наши.
— Хорошо. — И Бет направилась к плетеному столику.
Скотт вздрогнул, освобождаясь от наваждения. Да, он уже ничего не хочет говорить Лу, но из погреба выбраться надо. Здесь, возле ступеньки, Марти ждать бессмысленно, потому что он ходит слишком быстро и Скотт не успеет зацепиться за его штанину.
Оттолкнувшись от ступеньки, Скотт бросился бежать, прячась в тени холодильника, затем под плетеным столом. Когда он достиг красного металлического стола, Марти еще сидел на корточках перед топливным баком, пытаясь вытащить из-под него картонку.
Быстрее!
И Скотт помчался что есть духу, волоча веревку за собой. Марти поднялся с картонкой в руках и направился к выходу.
Нельзя терять ни секунды!
Когда Скотт вылетел на открытое место, гигантский черный ботинок Марти уже опускался рядом с ним. Скотт размахнулся и швырнул крюк в шуршащую штанину.
Если бы он зацепил несущуюся галопом лошадь, вряд ли она сорвала бы его с места с большей резкостью и силой.
Скотт захлебнулся криком. Он взлетел вверх, а через секунду уже несся вниз, и серый пол наваливался на него.
Сделанная из губки куртка чиркнула по полу. Громадная нога поднялась опять, и он взлетел еще выше. Нитка натянулась, его швырнуло вперед, руки чуть не вывернулись, и погреб в фиолетовых кругах поплыл перед глазами. Скотт хотел закричать, но не мог. Его бешено раскачивало, крутило, и крошечное тельце пулей неслось на ступеньки. Стена в течение мгновения стремительно надвигалась на него, но вдруг провалилась вниз. Ноги царапнули по краю первой ступеньки, и самодельные тапочки из губки разлетелись в клочья. Сильный толчок заставил отпустить нитку и по инерции с огромной скоростью мчаться прямо на стенку второй ступеньки. Пытаясь уберечься от удара, Скотт выставил руки вперед и закричал. Он зацепился за цементную крошку и, вытянувшись всем телом, полетел. Ноги взметнулись вверх, а голова врезалась в пол. Боль разорвала череп — поначалу ярко-белая, она сжалась в черный узел, который, взорвавшись, опустился на сознание ночным покрывалом.
Когда Лу выходила из погреба, ее громадный ботинок опустился в дюйме от обмякшего тела Скотта.
Позже, когда Марта вез их на вокзал, Бет заметила торчащий в штанине его брюк крючок с ниткой и, наклонившись, вытащила его.
— Подцепил где-нибудь в погребе, — сказал Марти и тут же забыл об этом.
Бет положила крючок в карман куртки и больше о нем не вспомнила.
7 дюймов
— Отпусти меня, — завопил Скотт и больше ничего не смог произнести, потому что пальцы Бет обхватили его тело от плеч до бедер, плотно прижимая руки и, казалось, выдавливая последние капли воздуха из груди. В глазах потемнело, и он на секунду потерял сознание.
Очнулся Скотт уже на крыльце кукольного дома — рука вжималась в перильце, а Бет смотрела на него сверху испуганным взглядом.
— Я только прокатила тебя, — сказала она.
Он ринулся к двери, вбежал в дом, с силой захлопнул ее за собой и набросил крючок на петельку. А потом почти без сил свалился на пол в гостиной и хрипло, тяжело задышал.
Бет продолжала оправдываться:
— Я же не обижала тебя.
Скотт ничего не отвечал. Ему казалось, что он только что вырвался из чуть было не раздавивших его тисков.
— Я не хотела сделать тебе больно, — всхлипнула Бет и заплакала.
Он знал, что когда-нибудь так случится. И вот это произошло. Нельзя было больше откладывать — следовало сказать Лу, чтобы та не подпускала к нему Бет, ведь девочка еще ничего не понимала.
Пошатываясь, Скотт встал и доковылял до кушетки. И тут же опять услышал перед домиком тяжелые шаги Бет, от которых дрожал пол. Дверь скрипнула — Скотт вздрогнул: всего несколько мгновений прошло после того, как девочка схватила его и чуть не раздавила.
Он откинулся на маленькие подушечки, сделанные для него Лу, и долго лежал так, глядя в темный потолок и думая о том, что теряет ребенка.
Бет родилась в четверг утром. Роды были долгими и тяжелыми. Лу уговаривала его уехать домой, но он не согласился. Изредка он спускался вниз, к машине, и, скрючившись на заднем сиденье, несколько минут дремал. Но большую часть времени сидел в комнате ожидания, бессмысленно листая журналы, так и не раскрыв ни разу принесенную с собой книгу. Конечно, он заранее решил быть разумным: не разыгрывать бесполезных мелодрам, не заламывать руки, не стучать каблуками, нервно меряя шагами комнату. Правда, последнее он вряд ли мог бы делать, даже если бы очень хотел, поскольку комната ожидания была не отдельным помещением, а своего рода нишей в большом холле на третьем этаже больницы. И невозможно было ходить по этой нише, не наталкиваясь на бесконечно снующие больничные каталки. Так что ему приходилось сидеть, чувствуя себя так, будто он проглотил бомбу, которая вот-вот взорвется. Рядом сидел еще один будущий отец, но его жена рожала уже в четвертый раз, и он явно пресытился всякими переживаниями, а поэтому спокойно читал книгу. «Проклятие конкистадоров» — Скотт запомнил название. Как мог этот мужчина читать такую книгу, когда его жена корчилась и содрогалась в родовых схватках? Скорее всего, роды у нее всегда проходили гладко. И действительно, мужчина не прочитал еще и трех глав, как в час ночи ребенок уже родился. Спокойный отец пожал плечами, бросил взгляд на Скотта и отправился домой. Скотт ругнул его в спину и остался один.
В семь утра Элизабет Луиза появилась на свет.
Доктор Аррон вышел из родильного зала и, поскрипывая по полу ботинками, направился к Скотту через холл. Тысячи самых разных предположений пронеслись в голове: «Лу умерла? Ребенок мертвый? Уродец? Двойня? Тройня?» Но все оказалось не так.
— Поздравляю, у вас девочка, — сказал доктор Аррон.
Скотта подвели к огромной прозрачной стене, за которой медсестра держала на руках завернутого в пеленку, зевающего, разметавшего ручонки младенца с черными волосиками.
Счастливый отец незаметно смахнул слезу.
* * *Он поднялся и сел на кушетке, вытянув ноги. Боль под ребрами начала отпускать, но дышать было еще трудно. Скотт ощупал грудь и бока: все кости были целы. Чистая случайность, если учесть, как сильно Бет сдавила его. «Конечно, она сделала это, боясь его выронить, но…»
— Ах, Бет, Бет, — пробормотал Скотт, качая головой.
Оказывается, и ее Скотт терял день за днем с того момента, как начал уменьшаться. Потеря жены была уже ясной и очевидной, но потеря Бет — это была новость.
Сначала отдаление было вынужденным: он заболел ужасной, никому не известной болезнью и поэтому без конца ходил по врачам, обследовался, лежал в больнице, и для дочери в этой круговерти просто не оставалось места.
А когда он бывал дома, переживания, страх, нелады с Лу мешали понять, как; Бет уходит от него. Редко Скотт сажал ее к себе на колени и читал сказку или поздно вечером стоял у ее постели и смотрел на нее. Большую часть времени он был так погружен в свои проблемы, что ничего другого не замечал.
А потом к этому добавилась разница в росте. Он становился все ниже и ниже, и в голову закрадывалась мысль, что вместе с ростом теряется и уважение дочери. С этой мыслью было трудно бороться. Изменяя его отношения с Лу, рост не пощадил и отношений с Бет.
Обнаружилось, что отцовский авторитет таинственно связан с ростом. Отец для ребенка всегда большой, сильный и всемогущий. Ребенок воспринимает все без затей: он уважает рост и взрослый голос. И тот, кто сильнее, почти всегда вызывает в нем уважение или, по крайней мере, страх. Нет, до болезни Скотт никогда не пытался добиться уважения Бет при помощи страха. Все было просто: она, ростом четыре фута один дюйм, уважала его, ростом шесть футов и два дюйма.
А когда он стал ростом с нее, а потом еще ниже, когда его голос потерял свою силу и авторитетность, превратившись в тонкий, неубедительный писк, уважение Бет растаяло. И все потому, что она не в силах была понять, что происходит. Бог свидетель, они без конца объясняли ей это, но напрасно. Своим детским разумом она не могла осознать, почему папа вдруг стал уменьшаться.
И в результате, потеряв свои шесть футов и два дюйма, утратив мужественный голос, он перестал быть в ее глазах отцом. Настоящий отец никогда так не меняется, на него всегда можно положиться. А Скотт менялся. И потому она перестала воспринимать его как отца.
