Валерия Калужская - Магиум советикум. Магия социализма (сборник)
– Глупости, – заявила она. – Ничего ты не бездарь. Я-то вижу. Веришь, что я умею хорошо видеть? А еще, знаешь, моя бабушка говорит, что из любой искры может разгореться пламя. Из самой маленькой. Нужно только его разжечь.
– Мы тоже так раньше думали, – усмехнулся Ким. – Что из любой искры. А из меня, видишь, ничего не вышло.
– А бабушка говорит – можно. Значит, ты чего-то не то делал, – не сдавалась Алёнка.
– Ну ладно, тогда я еще раз попробую, – сказал Ким просто так, чтобы больше не спорить.
– Попробуй, – согласилась Алёнка. – Ну, пошли тогда? Где эти, твои, которые Костю украли? Тебе поводок-то помочь снять?
– Я сам, – ответил Ким и вдруг понял, что он и вправду хочет это сделать сам. Уж на это-то у него хватит решимости и сил!
– Кимушка! – обрадовался Чернота. Он так не называл ученика очень много лет. – Ты все-таки к нам пришел, ай молодец! А я-то уж подумал…
Тут он заметил Алёнку.
– И неужто нашу новую звезду привел? Браво, Кимушка! Не ждал я от тебя уже таких успехов…
– Стоять! – сказал Ким ему и его соратникам, качнувшимся было к девочке. – Не трогать ее!
– Ты как со мной смеешь… – грозно начал Чернота, и внутри у него заклубилось пламя, которое раньше пугало Кима до дрожи. Но теперь – возможно, его собственный сорванный поводок был тому виной – Ким видел всё куда отчетливее и яснее. Не было никакого огня в душе у Черноты, только пустота и горелые, кровью пропитавшиеся стены пыточного подвала. И товарищи его были пустыми и выгоревшими, как мертвецы. Чужой огонь тянули они в себя по огненным жилам поводков – от тысяч и тысяч других людей, из чудовищной распухшей сети, в которой запутались тысячи мерцающих живых огней. Этим ворованным пламенем они согревались сами, им же – жгли нерадивых подчиненных.
– Барахло эта ваша электрификация, – хмыкнул Ким. – Разве можно человеческие жизни, как лампочки, в сетку связать?
Ким рванул эту сеть, безжалостно разрывая ее в клочья, со всеми поводками, удавками, узлами, петлями, ловушками, которые придумывались и плелись много лет. И он почувствовал, как раскручивается внутри него огненной пружиной, поднимается горячей лавой, разгорается сила, которая раньше тихо дремала в полумраке, только иногда вспыхивая редкими искрами. Потому что раньше она была не нужна по-настоящему. Потому что не было для нее подходящего дела…
Ирина Сереброва
Чернобог, Треба, Ветер
Накануне ночью в деревне пели петухи: в неурочное время звонкие вопли неслись от одного двора к другому, предупреждали о наступающем зле. Поэтому на утренней летучке в дирекции совхоза Иван слушал очень внимательно и напоследок еще спросил:
– Товарищи, у всех ли всё благополучно? Я услышал, да, что у коров нынче маститы пошли и что топливо прежде срока выходит, – кивнул он зоотехнику и старшему инженеру. – Может, еще что-то? Неожиданное, странное… Предчувствия, может, какие?
Участники летучки похмыкали, по знаку директора встали, гремя стульями.
– Предчувствие, Ваня, должно быть одно: без хорошего урожая звезда нам придет, а уж тебе, как магроному, в особенности, – сощурил директор глаза. – Так что иди, работай! Так-то…
Иван, движимый неясной тревогой, не поленился объехать хозяйство и поговорить с бригадирами. Вроде всё было хорошо: теплицы и поля радовали дружной зеленью; система мелиорации, которую магроном отлаживал весь первый год после распределения в совхоз, работала без сбоев; завязи плодов обещали тучное лето. Обереги везде были в исправности, разве только на одной из делян обережный знак покосился, сбив ориентацию, оттого-то кое-где на листве появилась мучнистая роса, но Иван поколдовал малость и отправился дальше вполне уверенный, что уже завтра растения будут здоровы.
Пятая бригада не ко времени ушла на перекур, но после попрека магронома неохотно повставала и отправилась на прополку, бурча всякое про «молодо-зелено» и «нос не дорос, а туда же». В восьмой бригаде среди согнувшихся над морковными рядами девушек Иван заметил Наталку, с колотящимся сердцем проехал мимо. Не выдержал, оглянулся – ее подружка показывала в сторону магронома перепачканной в земле рукой и что-то говорила, Наталка же выпрямилась и потянулась, будто разминая уставшие мышцы, а на самом деле выставляя вперед налитую веселой юностью грудь и держа Ивана смеющимися глазами. Парень почувствовал, что краска заливает лицо, с досадой отвернулся и поехал прочь.
К вечеру уже уверился было, что всё в порядке. Но над пшеничным полем справа налево, противосолонь, пролетела одинокая ворона. А через полчаса снова, уже над рожью. Так и не обнаружив ничего настолько плохого, Иван решил сразу по возвращении домой кинуть руны.
Кусочки красного дерева пересыпались в мешочке с тихим стуком. Иван поласкал их пальцами, чувствуя гладкое тепло любимых рун – сам вырезал и тщательно отполировал два года назад, на четвертом курсе Всесоюзного Магрономического. Спецдисциплину по руническим мантиям выбирали не все, но Ивану она нравилась, и в непонятных случаях он непременно обращался к старому, веками испытанному способу заглянуть в будущее.
Первой выпала прямая руна Чернобога, и магроном даже не удивился. Петухи, ворона – всё подтверждало, что быть худу и придется вскоре бороться с хаосом и разрушениями.
Второй вышла перевернутая руна Треба – значит, для исправления зла нужна будет жертва.
Третья руна слегка успокоила Ивана: это оказалась прямая Ветер, которая говорила, что вдохновение поможет одолеть неприятности. Предупрежден – значит вооружен, и Иван отправился к директору совхоза.
– Какой там еще Чернобог, зло и хаос? Небось Наталка Фролова с Гришакой Тюхтяевым провожается? Ваше дело молодое, понятно всё с вами, – директор, оторванный от ужина, смахнул повисший на усе лоскуток капусты. Подумал немного и всё же предложил: – Садись, повечеряешь: тебе-то по холостому делу такого борща взять негде…
Иван присел, скомкал в кулаке поданное хозяйкой полотенце и зачем-то возразил:
– Про Тюхтяева я ничего даже и не знал…
– Да ты не бойся, мать строгая у Наталки, в порядке свою девку Настасья-то держит, – сказала хозяйка, ставя перед Иваном тарелку красного, душистого борща. – А дочку, знамо дело, лучше за магронома отдать, чем за простого веяльщика…
– Да если ей Тюхтяев нравится, что же я, – Иван, поняв, что разговор пошел совсем не туда, умолк и забросил в рот ложку борща, который оказался вкуснейшим, но и огненно-горячим: на глазах выступили слезы, не то от ожога, не то от досады.
– Ты, главное дело, не тяни, а осенью сватайся, – посоветовала хозяйка. – Платоша, замолвишь за него словечко? Славный ведь паренек-то, магроном наш, ай нет? Молодой, да старательный… Как урожай соберем, так и иди к Фроловым, Ванюша.
