Джон Ширли - Демоны
Не активный. В основном я рисую.
Осведомлен ли он, что имели место преступные акции, направленные против нефте– и газоперерабатывающих и обогатительных заводов в Туркменистане? Акции, осуществлявшиеся так называемыми энвайронменталистами?
Нет… он не знал этого.
Зачем вы приехали сюда?
Чтобы отыскать жену – я потерял с ней контакт. Я беспокоюсь о ней и о моем ребенке…
Вы лжете. Вы знаете, где она. Сейчас настало время для правдивых ответов. Мы перехватили передачу из опасной части пустыни, где у нас уже были проблемы с этими террористами, которые называют себя энвайронменталистами, а также с иностранцами, заключающими сделки с некоторыми племенами кочевников-отщепенцев. Мы проследили эту передачу и отыскали эту женщину. Так называемого антрополога, вашу жену. Она находится под наблюдением.
С ней все в порядке? Прошу вас! С ней и с мальчиком все в порядке?
Акеш проигнорировал его вопрос. Он просто закурил русскую сигарету – маленькую и коротенькую – и продолжил.
Я лишь вчера вечером обнаружил, что ее заявления о наличии у нее ученой степени антрополога – сплошная ложь. Насколько известно, она не антрополог. Следовательно, она лжет, а также лжет мужчина, находящийся с ней, а следовательно, лжете и вы. И когда мы проследили эту передачу к вам, мы заинтересовались и вами; мы провели некоторые расследования и были очень заинтересованы, когда обнаружилось, что вы купили билет на самолет, вылетающий сюда. И вот теперь мы все собрались вместе. И теперь вы скажете нам правду. Давайте начнем с самого начала. Зачем вы приехали сюда?
Я уже сказал вам…
Когда стало ясно, что Айра не намерен менять свою историю, Акеш улыбнулся, показав желтые от дыма зубы, и кивнул. Затем он подмигнул Аире и вышел в коридор – игнорируя требования Аиры дать ему возможность поговорить с посольством США или адвокатом. В коридоре он отдал распоряжения охране. Немного спустя они вошли и раздели Аиру догола, убрали его постель и принесли ведро с водой.
Скорчившись в своем углу, раскачиваясь на пятках, страдая от холода, стуча зубами, он знал, что будет еще хуже.
Он был немного удивлен тем, что больше не боялся.
Он ощущал глубокое, отдающееся во всем его существе раскаяние. Он двинулся вслепую, отказавшись делать сознательный выбор. Он бросился бежать по лесной тропе своей жизни безлунной ночью, не взяв светильника, и упал в овраг. И теперь его сын будет лишен отца, его жена лишена мужа.
Он знал, что они собираются причинить ему боль. Не имело никакого значения, что у них для этого не было никакой причины. Они не могли оправдаться войной или тем, что они сочли его шпионом. Это будет совершенно бессмысленно. И это будет совершено бездумно. Но с другой стороны, размышлял он, именно это испытывает множество людей каждый день. Айра знал, что это так – он опять чувствовал это, иногда, как когда-то раньше. Как там сказала его мать? Молнии, видимые из космоса… каждая из которых, по ее мнению, отмечала какую-нибудь бездумную вспышку человеческой жестокости.
Затем дверь открылась, и вошли трое человек и переводчица. Людьми были Акеш и двое других, которых он не видел прежде: лысый человек с изрытым оспой лицом и болезненно-желтой кожей и приземистый человек, который, судя по его виду, вполне мог бы быть евнухом в гареме. На обоих были сапоги и полувоенная форма без знаков различия. Акеш держал в руке дымящуюся кружку с кофе. Его запах был для него пока что худшим мучением – горячее питье было бы блаженством.
У двоих, пришедших с Акешем, были электрические дубинки. Акеш отхлебнул кофе и кивнул. Айра угадал, что последует за этим; он закрыл глаза и постарался прикрыть голову.
Они били его электрическими дубинками по плечам, рукам, коленям, гениталиям и спине. При каждом тяжелом ударе дубинки посылали в его тело электрический разряд, и шок каким-то образом оттягивал ощущение действительного удара, но придавал ему какое-то более мерзкое ощущение – ощущение, заставившее его подумать о крокодиле, мотающем головой, разрывая тело своей жертвы. Электричество, вламываясь в его тело, ощущалось как челюсти, стискивающие его плоть, сотрясая ее. Затем боль от удара проходила сквозь тело, словно сопровождающий толчок после основного землетрясения, и, казалось, выпускала щупальца к другим местам ударов, так что его тело представляло собой болевую сеть, и от новых шоков эта сеть пульсировала собственным странным внутренним голубым светом…
Айра взглянул на них снизу, прикрываясь рукой от ударов, пытаясь заглянуть им в глаза; возможно, если он даст им понять, что он тоже человеческое существо, они немного смягчатся. Ему удалось заглянуть в их лица, но они не глядели на него. Они просто продолжали делать свою работу. Приземистый бил его методично, словно выбивая пыль из ковра. Он, возможно, предпочел бы другое задание. Лысый улыбался, его глаза разгорались ярче с каждым ударом дубинки: он наслаждался этим. Это возбуждало его.
Айра лежал на боку, захлебываясь рвотой; он знал, что обгадился; он знал, что его кожа была в нескольких местах рассечена, но текущая кровь по крайней мере согревала.
– Вы готовы рассказать нам?
Его мучители на момент отступили, и словно сквозь пульсирующую мембрану Айра увидел темно-карие глаза переводчицы над чадрой; он увидел в них жалость, неподдельную жалость, и он увидел, что она хотела бы чем-нибудь ему помочь. Казалось, она молчаливо побуждает его согласиться сотрудничать. И тогда он ощутил глубинную связь с ней; на мгновение он почувствовал, что был ею, а она была им – что он был всеми, даже теми, кто избивал его, в других воплощениях. А затем он почувствовал, что находится вне самого себя, и последовал за этим ощущением, этим чувством объективности, пытаясь использовать некоторые из техник, которым научился, чтобы стать отстраненным, чтобы двигаться выше боли и отчаяния, гнева на свою беспомощность и их глупость, смущения и унижения, которые жгли его почти с такой же силой, как их удары; а затем…
Затем они снова стали бить его.
Айра вспомнил выражение из своего детства. Мамин «друг» использовал его: «Твоя задница утонет в мире боли».
И вот он был здесь – целый мир боли. Горы и долины, моря и ветры боли. Некоторые боли были тупыми, некоторые острыми, некоторые приправлены яркими красками, другие словно пепельная равнина.
Он хотел сочинить что-нибудь, чтобы эти люди были довольны, чтобы это все закончилось, но он не мог говорить; его челюсть дрожала, как в ознобе. Она просто не хотела работать, и он почувствовал, что скользит куда-то прочь.
«Не сдавайся, – говорил он себе. – Ты умрешь. – Но со смертью по крайней мере это закончится. – Ты нужен Маркусу. И Мелиссе…»
