Марк Фрост - Список семи
Действительно ли Джек тот, за кого себя выдает? Подтверждением этого можно считать братьев Ларри и Барри, но они – из бывших преступников и могут действовать по его указке, деятельно участвуя в какой-то загадочной игре. И куда, интересно, заведет эта игра? Какова ее цель?
В голове Дойла не было ни одного достойного соображения, объясняющего эту ситуацию. Если Спаркс и вправду сумасшедший, то никаких определенных целей у него и быть не может; сумасшедшие – большие импровизаторы, и фантазии Спаркса могут быть частью бредовой идеи, затмившей его разум.
За этими сбивчивыми рассуждениями возникло неожиданное предположение: а что, если никакого Александра Спаркса не существует? Что, если преступления, которые Спаркс приписывал вымышленному брату, совершил он сам? Джек, без сомнения, обладает всеми физическими данными, как Александр… И откуда Спаркс почерпнул столько деталей из жизни другого человека? А что, если этот сумрачный человек, который сидит перед ним, и есть Александр Спаркс? И в нем каким-то чудовищным образом уживаются маньяк-убийца и человек, который после совершенных им кровавых злодеяний погружается в пучину безумия? В этом случае родителей убил сам Джек… Как ни страшно это осознать, своим безумием он расплачивается за свои преступления, перелагая вину на фантом, порожденный его раздвоенным сознанием.
Одновременно у Дойла возникали сомнения: как объяснить существование Человека в черном, с которым он столкнулся уже дважды и которого Джек назвал своим братом? Как объяснить "серые капюшоны" и спиритический сеанс? А разгромленную квартиру Дойла? И что можно сказать о безумии обитателей Топпинга, сгинувшего в огне? Это как раз отлично вписывается в рассказы Джека. Не говоря уже об убийстве Петрович и Боджера Наггинса. А смерть мальчика в голубом, предсказанная Спайви Квинсом, свидетелем которой он стал? И уж совершенно невозможно забыть тот кошмар, с которым они столкнулись в Британском музее, – от мертвой хватки этого монстра у Дойла до сих пор болело запястье… Если Джон Спаркс и сумасшедший, то, надо признаться, лишь один из многих в этом мире, променявшем безгрешность на безнадежность безумия.
Раздвинув занавески, Дойл выглянул в окно, пытаясь сообразить, где они находятся. Да, это Грей-Иннроуд, значит, они направляются на север от Лондона, в сторону Излингтона.
"Может быть, поделиться своими опасениями с Джеком? Или найти какой-то способ удостовериться в правдивости его слов? В конце концов, вполне возможно, что Лебу ошибся. Если бы я мог поговорить с Лебу, узнать от него, откуда эти сведения о Джоне Спарксе… Но эту возможность я, по всей видимости, упустил раз и навсегда, когда сбежал от Лебу… Терпение инспектора, скорее всего, лопнуло. А посему я должен решить: либо попытаться сбежать от Спаркса и добровольно сдаться полиции (в этом случае я, вероятно, навлеку на себя страшный и непредсказуемый по своим последствиям гнев Джека), либо положиться на судьбу и следовать за этим странным человеком, призывая милость Божью".
– Скажите, Дойл, у Блаватской что-нибудь говорится о "Семерке" и "Черном лорде"? – внезапно спросил Спаркс.
– Что? – переспросил Дойл.
– Я не так хорошо знаком с ее сочинениями, как вы. У нее есть упоминания о "Семерке" и "Черном лорде"?
Погруженный в свои мысли, Спаркс едва смотрел на Дойла.
Дойл попытался припомнить то, о чем писала Блаватская. Ему казалось, что со времени, когда он лениво перелистывал ее книги, уютно устроившись в своей тихой квартире, минула целая вечность.
– Да, припоминаю что-то такое, – проговорил он наконец. – "Обитающий у входа", так, кажется. В сущности, это одно и то же.
– Как он описан, этот "обитающий у входа"?
– Как сущность… как некая сущность высокой духовной организации… стремящаяся войти в этот мир.
– В образе человека? Я правильно вас понимаю?
– Да. Блаватская утверждает, что к этому стремятся абсолютно все души, потому что это – путь к знанию и слиянию с "познавшими тайну".
– Чем же "это" отличается от "познавших тайну"?
– В своей бестелесной сущности "это" предположительно занимало достойное место справа от… Бога – назовите как угодно. А в мире физическом пало жертвой – я не могу припомнить точно, как говорится у Блаватской, – жертвой искушений земной жизни.
– Таковы пути плоти нашей… – пробормотал Спаркс.
– Отпав от Бога, чтобы править миром, "это" удовлетворяет свою гордыню, считая себя Богом.
– Зло, воцарившееся в мире, христиане называют Люцифером.
– Мальчик в голубом сказал, что у "этого" много имен.
– Да, миф о падшем ангеле существует почти во всех культурах… Почему Блаватская называет его "обитающим у входа"?
– Покидая мир физический после пребывания в нем – а таких пребываний, очевидно, множество, как утверждает Блаватская, – зло удаляется в убежище между двумя мирами. Оно собирает вокруг себя потерянные, развращенные души, последовавшие за ним после смерти.
– Эти души и обозначаются "Семеркой"?
– Я не могу вспомнить точное число, но говорится о них собирательно.
– И следовательно, приверженные злу первыми возвращаются из purgatorium в физический мир, – возбужденно проговорил Спаркс. – Они пролагают путь – проход – для своего Черного господина, "обитающего у входа" между физическим и мистическим мирами в ожидании возвращения на землю.
Дойл кивнул.
– В общем, да. Хотя я не помню, чтобы Блаватская называла "это" и его адептов "Черным господином" и "Семеркой". Имя им всем – Темное братство.
Спаркс замолчал. Они миновали окраины Лондона и выехали на грязную проселочную дорогу. "Неужели придется трястись в экипаже до самого Уитби? – подумал Дойл. – На это уйдет дня два или даже три".
– Скажите, Дойл, у медиумов, с которыми вы встречались, бывали какие-то странные видения? – спросил Спаркс.
– Да, нечто неясное. Какие-то смутные предчувствия и ощущения. Весьма расплывчатые и эфемерные.
– И никаких деталей?
– Об этом я слышал только от Спайви, видевшего мальчика в голубом.
– Как вы думаете, этот мальчик действительно был ясновидцем?
– Я бы сказал, что он невероятно остро чувствовал происходящее. Но делать определенные выводы, не зная истоков болезни, не в моих правилах. Мне показалось, что видение, преследовавшее его, ускорило его смерть.
– Как если бы оно и напало на мальчика?
– Да, малыш был раздавлен чудовищной тяжестью навалившегося на него испытания.
– О чем это говорит вам, Дойл? Подобные видения бывают у многих?
Дойл задумался.
– Там, откуда приходят видения, происходит что-то ужасное. Я бы сравнил это со штормом в открытом море, отзвуки которого едва долетают до суши.
