Андрей Дашков - Бледный всадник, Черный Валет
62. «ИДИ И ВОЗЬМИ!»
В этот момент сзади раздались чьи-то шаги.
Дикарь мгновенно обернулся. Инвалиду потребовалось чуть больше времени. Кресло провальсировало вокруг стола и затормозило перед женщиной неопределенного возраста. Та оказалась дамой со странностями. Черты ее лица были крайне неопределенными и как бы расплывались. Дикарь даже подумал, что у него слезятся глаза. Чуть позже стало ясно, что глаза тут ни при чем.
Фигуру вошедшей скрывал просторный синий халат с чужого плеча. От халата исходили сложные запахи лекарств, супа, мыла и принуждения. На маленькой, будто птичьей, головке косо сидела нелепая шляпка с вуалью.
В первый момент обер-прокурор выглядел слегка растерянным, но его растерянность быстро прошла.
– Ну и какой идиот тебя выпустил? – спросил он грубо, преграждая женщине путь.
– Не будь таким мудаком, напарничек, – бросила она в ответ и потрепала обер-прокурора по щеке.
От такой фамильярности тот задохнулся, а телохранители на некоторое время впали в прострацию.
– Решил на этот раз обойтись без меня? – продолжала наглая баба, непринужденно огибая кресло и направляясь к белому гробику. – Когда же ты поумнеешь, старый хрен?.. А это еще кто? – Ее глазки, о которых можно было сказать лишь то, что они пронзительные, быстро ощупали дикаря с ног до головы. – Где ты взял этого педика?
– Заткнись! – рявкнул обер-прокурор, прийдя в себя.
– Нет, ты все-таки придурок, – не унималась баба. – Посмотри на него хорошенько! – Она ткнула в дикаря пальцем. – Разуй глаза! Это же пацан. Слизняк. Недавно сиську бросил сосать… Его мамулька знает, что он тут, с тобой?
– Заткнись, Полина, – повторил обер-прокурор уже тише, но с угрозой. На него было жалко смотреть. В голосе появились истерические нотки. – Когда его взяли, при нем были пушки Начальника, – добавил он многозначительно.
– Да ну?! – сказала баба с сарказмом. – Убил наповал! И что же он с ними делал? Куда он их себе засовывал?
– Он подойдет. Я ручаюсь.
Баба мерзко захихикала и начала стремительно стареть, а также уменьшаться в росте прямо на глазах у присутствовавших.
Жутковатая метаморфоза заняла каких-нибудь пару секунд. Даже обер-прокурору, который видел подобное не в первый раз, стало не по себе. Дикарю показалось, что кожа на лице старухи мгновенно сгнила и съежилась, а потом так же мгновенно затвердела.
Теперь это была пересохшая желтая маска, иссеченная сотнями морщин. Из амбразур пялились умненькие глазки. От маленького ротика морщины разбегались веером. Когда старушка открывала свою пасть ящерицы, становились видны острые и на удивление белые зубки. Халат волочился по полу; укоротившиеся пальцы исчезли в рукавах.
– Ты ручаешься! – проскрипела старуха с издевкой. – Когда-то я уже слышала эту херню. Помнишь, чем тогда дело кончилось?
– А разве плохо кончилось? – искренне удивился обер-прокурор.
Полина посмотрела на него с нескрываемым сожалением и переключила свое внимание на «Норд».
– Ну что ж, рискнем. Открой его, сынок! – сказала она будто бы ласково, но от этой фальшивой ласки дикарю захотелось переломить ее тонкую шейку.
– Эй! – вмешался обер-прокурор, не желавший упускать инициативу. – Почему бы тебе не подождать за дверью? Мои мальчики тебя проводят.
По его знаку телохранители достали пушки.
– Ого! – удивилась старушка, награждая бывшего священника убийственным взглядом. – Знаешь, кто ты, напарничек? Неблагодарная скотина, прыщ на заднице, импотент вонючий…
– Знаю, знаю, – оборвал обер-прокурор ее изияния. – Пойди проветрись. Заодно прополощи рот.
– Что они мне сделают, твои холуи? – презрительно спросила
Полина. – Пристрелят? Так ведь не смогут. Кишка тонка. Вдобавок зрения лишу. А тебя, гаденыш, своими руками…
– Убейте ее! – завопил обер-прокурор.
Дикарь был готов броситься на пол, если начнется пальба, но с крепкими ребятами, стоявшими у стены, случилось что-то неладное.
Обер-прокурор захныкал и в отчаянии забарабанил кулачками по подлокотникам.
– Чтоб ты провалилась, проклятая сука!
Полина неожиданно ухмыльнулась, подошла к нему и прижала его седую голову к своей усохшей груди.
– Тише, тише, напарничек! Все в порядке. Ты же прекрасно знаешь, что без меня в этих делах – ни шагу. Так какого хрена дергаешься?
Плечи обер-прокурора судорожно вздрагивали, а сам он всхлипывал, уткнувшись лицом в грязную ткань халата.
– Чувствительный больно, – снисходительно объяснила Полина эту вспышку сентиментальности дикарю и телохранителям, с ужасом уставившимся на свои окоченевшие руки. – Зато сердце золотое… Намучилась я в свое время с этим парнем!.. – Она оторвала лицо обер-прокурора от своей груди. – Ну что, успокоился, глупенький? Вот так, милый. Давай слезы вытру. И сопли заодно… Ну все. Хватит болтать; пора работать. Твой малыш знает, кто я?
– Ты ведьма, – мрачно объявил дикарь, чуть ли не впервые открыв рот и опередив обер-прокурора, который хлопал покрасневшими веками, не вполне понимая, чего от него теперь хотят. О ведьме дикарь наслушался предостаточно – его папаша ненавидел зловредную старуху лютой ненавистью.
– Верно. Значит, знакомиться не будем. И не смотри на меня так, крысеныш! Что б ты там ни думал, мы в одной команде. Придется тебе, мальчик, потрудиться ради общего блага…
– Плевал я на общее благо! – хмуро сказал дикарь и ткнул пальцем в обер-прокурора. – Он знает, что мне нужно.
– А у него есть то, что тебе нужно? – спросила ведьма.
– Мы обо всем договорились, – вставил инвалид.
– Тогда скажи, где ОНИ. – Дикарь сделал еще одну попытку обойтись без крови.
Обер-прокурор засмеялся и показал на белый сундук.
Последние сомнения исчезли. Старик был нечист на руку. Дикарь уже почти преодолел расстояние в десяток шагов, отделявшее его от кресла, когда ведьма щелкнула пальцами и телохранители внезапно получили возможность двигаться.
Обе их пушки оказались направленными на дикаря. Жалкие кустарные поделки из плохого металла, но вероятность того, что выстрелит хотя бы одна, была достаточно велика.
– Расслабься, сынок! – строго сказала ведьма. – Халявы не будет.
За все надо платить. Так что без глупостей!.. Сейчас мы все успокоимся, остынем и начнем сначала.
Возникла пауза, в течение которой обер-прокурор отдышался, а дикарь отступил.
– Вот и хорошо, – заметила Полина. – Послушный мальчик. А теперь иди и возьми!
* * *…Он снова приготовился поднять крышку и найти под нею свое будущее. Его молодые глаза различали каждую царапину на покрытой эмалью поверхности. Царапины складывались в сложный рисунок. Он не успел понять, что это такое. Его восприятие подвергалось постепенному, но непреодолимому искажению. Вскоре он уже целиком находился под чужим влиянием, которое, впрочем, казалось ему глубочайшей внутренней потребностью, крайней жизненной необходимостью. Незаметно для самого себя он переместился в иную, слегка смещеную реальность, где обитают все фанатики и маньяки. Но он-то жаждал всего лишь воссоединения с братом и сестрой! Он был поглощен этой жаждой; она вытеснила другие чувства…
