Ричард Гуинн - Цвет убегающей собаки
Я постепенно возвращался в лоно человеческой расы, хотя и испытывал ощущение, будто какая-то часть меня по-прежнему пребывает в подвешенном состоянии. Покачивается на поверхности черных морских глубин, и никакая жизненная рутина не способна долго оберегать меня от очередного порыва ветра, не говоря уже о надвигающейся буре. Временами я позволял себе изрядно выпивать, но страх перед тем, что вдруг не смогу остановиться, был сильнее тяги к спиртному. На какое-то время алкоголь способен породить иллюзию благополучия, но в конечном итоге, несомненно, заведет меня в трясину.
Что-то мешало мне отправить ответ на вымышленное имя в Фонд Миро. Начинал несколько раз, но… В любом случае вряд ли письмо дошло бы до Нурии, не зря ведь она спряталась за псевдонимом, а адрес наверняка использовала для того, чтобы я не мог ее найти. Можно, конечно, поболтаться рядом с Фондом, в надежде на то, что Нурия изберет его в качестве своего постоянного местопребывания, но шансы невелики, и я оставил эту мысль. Если она в Барселоне, уговаривал я себя, то в конце концов мы встретимся, надо только терпеливо ждать. Если дело касается Нурии, я в равной степени бессилен направлять ход событий и заставлять себя не вздрагивать всякий раз, когда звонит телефон или когда я по утрам спускаюсь вниз проверить содержимое почтового ящика.
Пересекая улицу, я упорно вглядывался в лица прохожих, в тщетной надежде увидеть Нурию в безликой толпе, и вскоре мне стало казаться, что я встречаю ее повсюду. Никаких новостей о Нурии до меня не доходило, и я уже начал думать, что посылка — это жест прощания, подарок перед разлукой. Утешал себя всякого рода общими фразами: мол, время лечит любые раны; попытки справиться с собственными эмоциями породят мир в душе… Я уговаривал себя даже, что минувшее лето было сном, из которого, если не быть дураком, можно кое-что извлечь. Но ничего не помогало. Я делал всякие правильные вещи: поглощал горстями витамины, ходил в гимнастический зал, подолгу плавал и потом становился под обжигающий душ, не курил, не пил, два-три раза в неделю ходил в кино. Однажды вечером, с трудом справившись с неудержимым желанием напиться, я пошел на заседание «Общества анонимных алкоголиков», но выяснилось, что мне совершенно нечего сказать этим серьезным и благонамеренным людям.
По ночам не спалось, и я много читал. Таблетки принимать не хотелось, и по совету Сьюзи-Провидицы я глотал естественный экстракт валерьяны, ел овсяную кашу и пил настой ромашки. Заснуть это не помогало, но хотя бы немного снимало напряжение. Я решил прочитать все, что возможно, о катарах. В одной книге описывалась повседневная жизнь одной деревушки в Пиренеях, где жили люди этой веры в конце XIII столетия, через пятьдесят лет после того, как Бернар Роше, если верить легенде, покинул Мелиссак. Я сравнивал прочитанное с версией Поннефа относительно нашей (как катаров) реинкарнации. Все же не вполне понятно, насколько его концепция опирается на скрупулезное изучение событий давней истории, а насколько является плодом воображения. Выстроить события так или иначе не представляло бы для него особой трудности, но мне надо было точно знать, что именно он придумал. Вот я и начал собственные изыскания, прочесав для начала книжные лавки в поисках литературы о катарах, а затем подумав, что надо бы записаться в университетскую библиотеку и заняться вопросом поосновательнее.
От дочери Ману (жена разговаривать со мною отказывалась) я узнал, что за побоище, устроенное на площади Сан-Хауме, ее отца приговорили к трем месяцам заключения. Она сообщила мне время приема посетителей, и, отправившись в тюрьму, я обнаружил, что Ману уже далеко не так подавлен, как во время продолжительной борьбы с городскими властями. Поражение он, судя по всему, воспринял с достоинством и теперь, по собственным словам, наслаждается относительной тишиной и покоем. Жена официально подала на раздел имущества (развод для правоверных католиков по-прежнему неприемлем), что его ни в коей мере не огорчало. Ману подумывал о возвращении в Кордову, где можно пристроиться на ферме у двоюродного брата. «Да, — со вздохом сообщил он, отвечая на мой вопрос, — брат разводит кроликов».
Дни стояли холодные и солнечные. Дважды я отправлялся на долгие загородные прогулки, однажды, почти на рассвете, тронувшись в путь, целый день бродил по холмам Колсакара неподалеку от Вика, в другой раз отправился в Ситжес, на море. Вернувшись, я обнаружил у себя под дверью открытку. На сей раз происхождение ее тайны не составляло. Сейчас, когда крольчатника больше нет, только люди крыши могли проникнуть ко мне через разбитый на ней просторный дворик.
На открытке был изображен знаменитый дом, построенный Гауди на Пассеиг де Грасиа. Мастер, как всегда, начисто отказывался от прямых линий. Фотография сделана в вечернее время с террасы на крыше, представляющей собою лабиринт расходящихся в разные стороны дорожек и нагромождение дымоходов необычной формы. Я перевернул открытку. Текст был написан большими буквами, как и в предыдущий раз, зелеными чернилами. Собственно, не текст, а день и час: 24 декабря, 23.00. Одиннадцать часов вечера, в сочельник.
А сочельник — завтра.
Зеленые чернила, лаконичность послания, место встречи, на которое намекает иллюстрация на открытке, — все подталкивало меня к мысли, что за этим стоит Нурия. А может, она сама написала открытку. Ясно, что от меня и ожидалось именно такое предположение. Что ж, если открытку действительно послала Нурия и если, следуя указаниям, я наконец снова встречусь с ней, любой риск того стоит. Слишком долго я ждал, пора принимать решение. Эту ночь я проспал крепким, здоровым сном. Сном под сенью Нурии. Проснулся с ощущением близости ее теплого тела.
Снова прекрасный день. Солнце, вышедшее из-за морского горизонта, покачивалось над крышами. Приятно пить кофе на веранде, прислушиваясь к суете рынка прямо подо мной. Я принял душ, оделся и сразу взялся за работу, зная, что в противном случае можно проболтаться весь день в нетерпеливом ожидании вечера и всего того, что он, вполне вероятно, принесет.
А так часы бегут легко и незаметно. Перед обедом я на всякий случай позвонил Евгении. Если что-нибудь пойдет не так, пусть хоть один человек знает о назначенном мне свидании. Евгения оказалась дома, и мы условились встретиться на улице Грасиа. На улице Лаэтана я поймал такси и направился туда.
Мы уселись за столик, заказали по тарелке горячего овощного супа, я бегло рассказал Евгении о том, как протекала моя жизнь после выписки из больницы, после чего извлек из кармана открытку.
— Ты уверен, что тебе это надо? — спросила Евгения.
