Вадим Смиян - Пушкинский вальс
Будто во сне, вошел он в гостиницу, словно лунатик, поднялся на третий этаж. У стола дежурной задержался на секунду.
- Пожалуйста, если мне позвонят, сообщите мне сразу, хорошо? – попросил он.
- Конечно, даже не сомневайтесь, - с удивлением сказала дежурная.
Возвращаясь с ужина, он спросил с дрожью в голосе:
- Мне не звонили?
- Нет…- был ответ. – Да вы не волнуйтесь, я вас сразу позову!
В номере он спасался только чтением Феофана. Повествование о давних событиях, о битвах с варварами, о византийском коварстве, придворных интригах, заговорах, мятежах захватывало и уносило в далекие страны и эпохи, заставляя забывать насущные проблемы и неурядицы. Но стоило ему отложить книгу, как сразу наваливалась такая тоска, что хотелось кинуться к окну, распахнуть его, высунуться на улицу и кричать…
Глядя на телефон, он вспоминал, как в прошлом году вздрагивал от его резкого пронзительного звонка. Сейчас он отдал бы все за этот раздирающий уши звонок! Только один! За которым последовал бы голос дежурной: «Вам звонит женщина. Подойдите…» Но телефон молчал.
Нет, так больше нельзя. Можно и с ума сойти…Он должен с ней объясниться.
Следующий день он прожил, будто в каком-то забытьи. Был на кладбище, объездил несколько магазинов строительных товаров в поисках подходящей краски для скамеечки. Кажется, гулял в городском парке… А вечером приготовился, переоделся, купил цветов – всего три аленьких розы и отправился в библиотеку.
Владислав Георгиевич не стал заходить во Дворец вообще, а просто присел на скамеечку неподалеку от памятника некоему революционеру, чье имя носил Дворец, и принялся наблюдать за входом. На эту же сторону выходило окно Ее кабинета… Было без четверти восемь, когда он занял этот свой пост, сгущались сумерки, и в ее окне горел свет. Он ожидал, что закончится рабочий день, она выйдет на крыльцо, и тогда он подойдет к ней. И возможно, ему удастся проводить ее хотя бы до автостоянки… Однако шло время, а она не появлялась. В начале девятого он увидел Веру, вышедшую из дверей и поспешно направившуюся к автобусной остановке. Восемь пятнадцать. Восемь тридцать… Восемь сорок пять… госпожа Гончарова все не ваыходила, и в окне ее кабинета все также горел свет. Он начал раздражаться…
«Она в своем репертуаре…- подумалось ему. – Работа, работа… А может, кроме этой вот книжной работы ей ничего и не нужно? – и тут же в голове возник коварный вопрос: - А тебе самому-то что от нее нужно? Вот ответь: что? В постель ее затащить?.. Банально и пошло. Завести роман? Ну, считай, ты его завел в прошлом году, и вот он закончился… Дальше что?» Владислав Георгиевич вдруг рассердился сам на себя. Ему не хотелось отвечать на этот вопрос. Ему было нужно, чтобы она нуждалась в нем, чтобы ждала его, чтобы… Он хотел быть в ее жизни, и это было все!
Время – девять тридцать две. Наконец-то в дверях он увидел Ее! Наконец-то…
Она была не одна – ее сопровождал какой-то седой тип в черной форме охранника. Как любезно они беседуют! Не как сослуживцы, и не как друзья… здесь,кажется, нечто большее. Может, это и есть причина столь резкого охлаждения к нему? Да не может быть? Охранник…
Владислав Георгиевич с облегчением увидел, что они расстались: субъект в черном вернулся назад и исчез в дверях, а госпожа Гончарова отправилась к машине. « Пора!» - сказал себе Владислав Георгиевич, и резко привстал – и тут на него напал… страх! Это было так внезапно, непонятно, неуместно…Не робость, не стеснительность или неловкость, а самый настоящий страх! Он даже почувствовал желание отвернуться и сесть, втянув голову в плечи, чтобы она его не увидела. Но – тут же самолюбие взяло верх. Он сказал себе, что перестанет уважать себя, если сейчас не подойдет к ней и не выяснит, что же все-таки происходит…
- Лилия Николаевна!...
Она остановилась уже возле машины и обернулась.Он подсознательно избегал смотреть ей в глаза.
- Простите… одну минутку, - он протянул ей три алые розы. – Вот это вам!..
- Благодарю, - улыбнулась женщина, принимая цветы. – Это очень мило…И как ваши дела?
- А… какие дела? – слегка опешил Владислав Георгиевич.
- Но ведь вы приехали к нам по своим делам, - мягко улыбнулась Лилия Николаевна, и ему почудился сдерживаемый сарказм в ее голосе. Владислав Георгиевич решился.
- Лилия Николаевна… давайте я буду откровенен. Видите ли, мне кажется, что вы избегаете меня.
- Я избегаю… вас? – ее удивление казалось искренним. – Да Бог с вами, с чего это вы взяли?
- Послушайте, я ведь не мальчик и не дурачок, и я это вижу. И мы с вами не дети.Мне казалось, для вас вполне очевидно, что я приехал лишь для того, чтобы провести какое-то время с вами.
Только сейчас он посмотрел ей в глаза. В их темно-карей глубине он увидел огоньки с лукавинкой.
- Возможно, это действительно романтично, - заметила она. – Вот только не кажется ли вам, что если вы так решили для себя, было бы уместно заранее согласовать ваши намерения со мной? вы не находите?..
- Интересно, каким образом я мог бы это сделать, - процедил он.
- Очень просто, Владислав Георгиевич, - отвечала госпожа Гончарова. – Есть такой дедовский способ – написать письмо. И вы его сами, кстати сказать, использовали. И я вам ответила. Вы мой ответ получили?
- Получил, - признался он.
- И больше – ни слова! – сказала Лилия Николаевна с горечью. – А я между прочим, ждала… И не просто ждала, я каждый день наведывалась на почтамт, ходила туда как на работу. Меня уже узна вать там стали. Думала, может на праздники хотя бы открыточку пришлет …И ничего! После 8 марта я перестала ходить – поняла наконец, что жду напрасно. А еще – надоело чувствовать себя круглой дурой. По-вашему, все это нормально, Владислав Георгиевич?..
Она взялась за ручку дверцы своей машины. Владислав Георгиевич почувствовал, что его лицо пылает…
- Откуда же мне это было знать…- прошептал он в отчаянии.
Лилия Николаевна вновь обернулась к нему.
- Вот вы, Владислав Георгиевич, сами сказали сейчас ключевую фразу – откуда вам было знать…
Как-то раз в середине ноября я сердцем почувствовала, что мне надо зайти на почтамт. Я зашла, и мне вручили ваше письмо. Откуда я узнала?..Трудно сказать, но я узнала, видно, потому что мне это было очень нужно. А вы не узнали, что я жду вашего письма, не чувствовали, что у меня уже нет сил ждать его…Спросите, почему? Наверное, потому что вам это было совсем не нужно. Это само по себе ни хорошо, ни плохо…просто не нужно! А если вам не нужно хотя бы знать, что я чувствую, о чем я думаю… простите, но зачем тогда заводить какие-то отношения?
