Джеймс Херберт - Копье
– Ты по-прежнему у меня в руках, Парсифаль. И я собираюсь уничтожить тебя, – шипел бизнесмен.
– Ну что ж, попытайся, сумасшедший ублюдок, – крикнул Стедмен, поднимаясь и целясь ногой в лицо маньяка.
Гант уклонился от удара и медленно встал, направляя кинжал в грудь детектива. Стедмен отступил назад.
– Стой, Парсифаль. Ты не можешь убежать от судьбы. – Теперь Гант улыбался. Его злобное лицо в отблесках зеленоватого света напоминало сейчас посланца преисподней. – Мои солдаты позаботятся об этом еврее и девчонке. Они не убегут далеко.
– Все кончено, Гант, неужели ты еще не понял? – Внимание Стедмена было направлено лишь на кинжал и на расстояние, отделявшее их друг от друга, а произносимые при этом слова не имели большого значения. – Там, наверху, почти не осталось живых. А ведь среди них были очень важные люди. Как ты объяснишь их исчезновение.
– Почему я должен буду что-то объяснять? – Знакомое издевательское выражение появилось в его глазах. – Никто не знает, что они были именно здесь.
– Но ведь эти люди не были бесполезны и для твоей организации?
Гант усмехнулся.
– Они были всего лишь расходным материалом. Всегда найдутся другие, готовые занять их место. Ведь мы сохранили свою основную сеть.
– Новые люди, новая сеть? Опять как в войну? – Теперь слова детектива, а особенно содержавшееся в них скрытое издевательство достигли цели. Гант закричал от злобы и был готов ринуться на свою дичь, как раз в тот момент, когда Стедмен уже достиг углубления в стене, где горел зеленоватый огонь. Его рука сделала кругообразное движение, и горячая металлическая чаша полетела в лицо Ганта, как только он двинулся вперед. Бизнесмен закричал, на этот раз уже от боли, когда горячее, охваченное огнем масло покрыло его лицо и шею. Кинжал мгновенно опустился на руку детектива, и тот вскрикнул от неожиданной боли, но при этом он полностью был удовлетворен тем, что его противник пострадал гораздо больше. Гант выронил кинжал и схватился за лицо, пытаясь смахнуть горящее масло, которое обжигало его кожу. Несколько мелких огненных пятен оказались и на его одежде, но он не обращал на них внимания, занятый только горящим лицом. Стедмен видел, что брызги масла попали и на искусственный нос, и он расплавился как воск, стекая розовым потоком на искривленные гримасой губы. Детектив вздрогнул, когда на опаленном лице показались оголенные хрящи и кости, но он не чувствовал жалости к раненому человеку.
Даже в агнозирующем состоянии производитель оружия проявлял ужасающую ненависть к детективу, и сила, которую он символизировал, поднялась внутри него как пробудившийся вулкан. Ему уже приходилось однажды испытать гораздо большую боль, и он научился сохранять часть своего разума от разрушающего воздействия. Пользуясь только одним глазом, поскольку второй был поражен горящим маслом, он бросился на поиски своего оружия. Кинжал лежал совсем близко от него, рядом с левой ногой, и он быстро нагнулся, пронзительно вскрикивая от боли, которую вызывало горящее масло.
Стедмен увидел его движение и сделал шаг вперед, выбрасывая правую руку, пытаясь перехватить оружие.
Но Гант оказался проворней. Он схватил серебряный кинжал и начал поднимать его, целясь в склоненную грудь детектива. Стедмен ухватил его кисть, сжимающую клинок, и согнул ее, меняя направление движения лезвия, используя свою собственную силу, чтобы заставить его двигаться вверх, по более крутой дуге. Лезвие вошло по рукоятку в тело Ганта чуть ниже грудины. Он уставился на Стедмена удивленными глазами, все еще продолжая сжимать пальцами рукоятку, в то время как рука детектива продолжала сжимать кисть его руки, и это был момент, когда они некоторое мгновенье молча смотрели друг на друга. Лицо Ганта было обезображено до неузнаваемости. Но вот в какой-то миг оно дернулось судорогой, он закричал и начал падать вперед, подгибая колени и склоняя к ним грудь, из которой торчала рукоятка кинжала. Он стукнулся лбом о холодный каменный пол, как будто отдавая дань уважения победителю. Кровь хлынула из его горла, образуя неглубокую красную лужу вокруг головы. Он так и умер в этом положении, а его тело отказывалось падать и не выпускало воздух из легких и брюшной полости, создавая впечатление некоторой непристойности, сопровождавшей не только его жизнь, но, как оказалось, и саму смерть.
Стедмен отошел назад, обходя образовавшуюся красную лужу, и прислонился к стене, чтобы как-то унять слабость, вызванную неожиданным шоком. Он взглянул на застывшее тело и не испытал обычных ощущений, связанных со смертью человека. Он чувствовал только облегчение от того, что на этом месте лежит не он сам.
Сильная пульсация в руке напомнила ему о ране. Он поднял руку и, согнув ее в локте, почувствовал, как возрастает боль. Но он мог двигать ей во всех направлениях, а это означало, что мышцы не были задеты, а значит сама рана была неопасной. Он еще раз взглянул на лежащий на полу труп. Конец ли это? Означает ли эта смерть конец нового Рейха, или их сеть была заброшена так широко и на такую глубину, что все будет продолжаться даже со смертью лидера? И что сейчас делается наверху? Может быть, именно сейчас солдаты Ганта бросились по следам Холли и мужчины, который был с ней? Возможно ли, что это был Барух? А может быть, они оба уже погибли? Это очень его беспокоило. Особенно Холли. Он так и не поверил ей, что она не имеет никакого отношения к происходящему, и был очень раздосадован этим обманом. Но сейчас им управляли те самые сильные чувства, с которыми, как он считал, давно покончил, еще со смерти Лиллы.
Он должен вернуться наверх и отыскать ее, даже если это будет уже безнадежно. Стедмен повернулся к занавесу, загораживающему проход. Ему больше нечего делать в этой комнате. Бизнесмен мертв, и на этом его обязательства по отношению к этому дому закончены.
Но неожиданная тишина, тонкий терпкий аромат, стоящий в воздухе, и резкое падение температуры и в без того холодной комнате сказали ему, что кончилось далеко не все. Еще не все.
Казалось, что во всем чувствуется чье-то присутствие, наполнявшее напряжением мрачное подземелье. Но теперь Стедмен знал происхождение подобных явлений. Уже испытанное им ощущение сильного давления, подсказывало, что нечто невидимое заявляет о себе. Детектив почти интуитивно повернулся вдоль стены, бросив короткий взгляд слева направо, осматривая комнату, пытаясь увидеть этот призрак, а не только лишь осознать присутствие его. Наконец глаза Стедмена остановились на фигуре в центре комнаты.
Гермафродит был напряжен. Ни расслабленных движений, ни протяжных стонов больше не было и в помине. Рот Кристины был широко открыт, как будто она издавала беззвучный крик, пребывая в затянувшейся агонии, а глаза были плотно закрыты. Она по-прежнему стояла на коленях перед стулом, рядом с которым на каменном полу лежал наконечник античного копья. Казалось, что легкая вибрация вновь охватила потертый металл, как будто ток начал циркулировать в его толще, и Стедмен почувствовал, скорее чем услышал, эту дрожь. Он знал, что должен забрать отсюда этот талисман, из этой мрачной комнаты, от этого существа, от всех этих сил, которые использовали его энергию... Он даже удивился самому себе, что смог поверить в подобные вещи.
