Юрий Моренис - Охота на вампиров
— Шура, ты меня, конечно, извини, но я тебя не понимаю.
— А и неважно, — он небрежно махнул рукой, — главное, я тебя просек. Тихо, не суетись! Понимаешь, Ал, все этого Горского видят, все с ним радостно раскланиваются, бегут ручку пожать, хотя он никогда руки не подает, и только ты первый обратил внимание, что здесь что-то не так… Лихой ты мужик, Ал, лихой. Слава про тебя не зря ходит… И что забавно, сразу ко мне пожаловал… Молодец!
— И за что я на такой комплимент нарвался?
Артемьев не ответил. Схватил бутылку, плеснул чуть ли не половину бокала и махом выпил.
— Кха!
— Будь здоров, Шура.
— И тебе помогай Бог.
— Давно я хочу разделаться с Карлом Антоновичем, — тихо сказал он, — да все людей подходящих не было…
— Ты мне толком можешь объяснить?!
— Объясню! Все тебе, Ал, толком объясню.
Он вновь лег грудью на стол, вновь стал смотреть снизу в глаза Ала, но говорил так тихо, чуть ли не шепотом, что тому пришлось напрягаться, чтобы его хорошенько расслышать.
— Около года назад… Нет, больше, — Артем повернул голову и посмотрел в окно, — больше года… Тогда была осень. Тоже противно, как сейчас, и я отлично помню, лил дождь. Дождь, ветер и темнота. Дело было вечером. Я уже собирался уходить, как ввалился этот старый хрен. Казалось бы, старик, и старик — божий одуванчик, а мне веришь, нет, жутко стало. Во-первых, явился без предварительного звонка, без доклада… Как он прошел мимо охраны? Ты же видел моих лбов на воротах? А Элла, секретарша? Ты, Ал, не смотри, что она такая милая, у нее «черный пояс». Каблучком толстенную доску пробивает, — он для наглядности постучал по столешнице. — Запросто! А этот жлоб, спокойно их минуя, вваливается ко мне. Ты меня слушаешь?
— Очень внимательно.
— Я их потом спрашивал, как, мол, вы его пропустили?
Только плечами пожимают. Что, говорю, не видели его? Видели, отвечают, а почему пропустили, сами недоумевают. Как наваждение снизошло, словно загипнотизировал он их.
— Околдовал, — уточнил Ал.
— Ага, это ты точно сказал, околдовал. Он и на меня, козел, чары напустил. Садится, значит, нагло за стол, не сюда, где ты сидишь, а напротив, спиной к окну, и говорит: «Здравствуйте, любезный Александр Александрович. Позвольте представиться, Горский Карл Антонович». Я думаю, не послать ли мне любезного Карла Антоновича к такой-то матери? А он, как мысли читает: «Не советую. Как бы жалеть не пришлось». И ставит на стол кейс. Легко ставит, словно он пустой, но я слышу, в нем что-то металлическое позвякивает.
Артемьев протянул руку и ладонью погладил стол. Наверное, то место, где стоял портфель.
— Ты продолжай, Шура. А то как-то муторно делается.
Он мрачно усмехнулся, поднял палец и покачал им в воздухе.
— Ага-а… А ты как думал? Тебе только от рассказа моего боязно, а у меня, здорового мужика, веришь, поджилки затряслись. Короче, базар следующий. «Тут, — говорит он, — здание Дома народного творчества будут продавать. Советую прикупить». — «Мне оно на кой ляд?» — «Казино откроете». Я откровенно заржал: «Казино?! Может, сразу бордель? Тем более, что по закону учреждения культуры приватизации не подлежат». Он: «Это не учреждение культуры, это бывшая богадельня. А сам Дом народного творчества переводят в ДК «Шинник» и преобразуют его в Областной центр народного творчества». Отвечаю: «Мне по барабану областная культура и ее богадельня». Он за свое: «Не по барабану! Казино откроете». И смотрит на меня так, что я понимаю, жить мне осталось на этом свете пять минут. Веришь, нет?
— Очень убедительно.
— Тогда я, как пионер на линейке, бодрым голосом спрашиваю: «Где деньги, Зин?» И эта рухлядь, не реагируя ни на какую Зину, вдруг берет и раскрывает свой долбаный дипломат. Я ахнул. Ты знаешь, что там было?
— Догадываюсь.
— Догадываешься?! Интересно…
— Кэш!
— То есть, налик? — Да.
— Ну, ты, Ал, даешь! Сообразительный… Тогда вопрос на засыпку. Какой налик?
— Думаю, настоящее золото.
Наконец в глазах Артемьева блеснуло злое подозрение:
— Откуда знаешь?
— Шура, успокойся. Ты же сам сказал, в кейсе что-то позвякивало.
Он задумался, вспоминая свой рассказ, но вот лицо его разгладилось, и взгляд посветлел.
— Точно! Забыл… Видать, страхи одолели. А с тобой надо держать ухо востро. Всякую деталь улавливаешь.
— Ты же просил внимательно слушать, я и слушаю.
Темнота наваливалась на окна, словно собиралась выдавить их и хлынуть в комнату, заливая все мраком. Глухой вой ветра усиливал ощущения. Ал глянул на часы, висевшие над дверью, и удивился — еще не было шести.
Артемьев перехватил взгляд и с огорчением спросил:
— Торопишься?
— Совсем нет. Показалось, уже полночь, а времени всего шестой час. Наверное, твоя история так действует.
— Это еще что… Слушай дальше.
Отдать должное, рассказчиком он был неплохим, мог держать и зловещую паузу и, когда надо, поддать жуткую интонацию.
— Короче, вываливает старый пень свои червонцы, царские червонцы, и базарит: «Вот вам деньги, вот документация…» Веришь, нет. Ал, у него уже все тип-топ было: и проект, и смета, и прочая бодяга. Бери и строй! Но ты же знаешь, сыр бесплатный только в мышеловках, и я конечно сомневаюсь. За что, говорю, такое неслыханное счастье? Он в ответ указал на президента банка «Олимп». У меня чуть башня не свинтилась. Знаешь кто директор банка? Ванька Герасимов. Гер. Слышал про такого? Неважно… Мой дружбан. Представляешь?! Он, этот пень ведет с Герой переговоры, а тот мне ни словечка! А Карл Антонович меня успокаивает, вы, дескать, не переживайте, я лично просил господина Герасимова вам пока ничего не сообщать. У нас — у кого у нас? Хрен знает — было несколько кандидатур, выбор пал на вас. Ты, думаешь, я радовался, бросился руки ему целовать? Фиг! Как чувствовал…
Александр Александрович явно захмелел. Он не был пьяным, но постоянное прикладывание к бокалу с коньяком сказывалось.
— И ты эти червонцы в деньги обернул?
— Зачем? Лежат, растут в цене.
— А они часом в кирпичи или прах не обернулись? — спросил Ал.
Артемьев расхохотался.
— Ну, Ал! Ха-ха-ха!! Глубоко зришь. Я ведь тоже того боялся, уж больно старый пердун на колдуна смахивает. Но нет, все в порядке. Я их порой достаю из нычки и из жменьки в жменьку пересыпаю, — он сжал ладони в горсти и показал, как пересыпает. — Звенят, сволочи. И, заметь, приятно звенят.
— Знакомое чувство, — поддержал его Ал. — Я так бриллиантами игрался.
Александр Александрович посмотрел на него с нескрываемым удивлением:
— М-м? — промычал он.
