Брэм Стокер - Дракула (с иллюстрациями)
— Мы знаем теперь худшее, — сказал он. — Он здесь, и мы знаем, с какой целью. Может быть, еще не поздно.
Вооружимся, как в ту ночь, но не будем терять времени, каждая секунда дорога.
Не надо было напоминать нам об этом, так как и без того мы сообразили, в чем дело. Мы поспешили и свои комнаты за теми вещами, с которыми ходили в дом графа. У профессора вещи были наготове, и когда мы встретились в коридоре, он сказал, многозначительно показывая на них:
— Эти вещи никогда не покидают меня и не покинут, пока это несчастное дело не будет окончено. Будьте благоразумны, мои друзья. Мы имеем дело не с обыкновенным врагом. Увы! Увы — подумать только, что должна страдать дорогая мадам Мина.
Он замолчал; у него прервалось дыхание. Я не отдавал себе отчета, что преобладало в моем сердце — бешенство или ужас.
У двери миссис Харкер мы остановились; Арчи и Квинси стояли позади, и последний промолвил:
— Неужели мы потревожим ее?
— Мы обязаны это сделать, — мрачно ответил Ван Хелзинк. — Если дверь заперта, я ее сломаю.
— Но ведь это может страшно напугать ее. Не принято насильно врываться в комнату леди.
Ван Хелзинк строго проговорил:
— Вы по обыкновению правы: но тут идет вопрос о жизни и смерти. Все комнаты равны для доктора; даже если бы это было и не так, то сегодня все они одинаковы для меня. Джон, когда я поверну ручку и дверь не откроется, подставьте ваше плечо и нажмите изо всех сил; вы также, друзья мои. Ну…
Он повернул ручку, говоря это, но дверь не поддалась. Мы все навалились на нее; она с треском раскрылась, и мы чуть не полетели в комнату головою вниз. Профессор действительно упал, и я видел, как он поднимался с колен. И тут я почувствовал, как волосы поднялись дыбом у меня на голове и сердце остановилось.
Луна была такая яркая, что несмотря на плотную желтую штору, в комнате хватало света. Джонатан Харкер лежал на кровати с пылающим лицом и тяжело дышал, словно был в горячке. У края постели, расположенного ближе к окну, виднелась стоящая на коленях фигура его жены, в белом ночном одеянии. Около нее находился высокий стройный мужчина в черном. Сначала лица мужчины не было видно, но как только мы получили возможность рассмотреть его, мы все узнали графа. В левой руке он сжимал обе кисти рук миссис Харкер, сильно оттянув их; правая рука поддерживала ее затылок, прижимая лицо к его груди. Ее белое ночное одеяние было перепачкано кровью, которая тонкой струйкой стекала по обнаженной груди мужчины, видневшейся сквозь разорванное платье. Когда мы ворвались в комнату, граф обернулся к нам, и адский взор, который мне так часто описывали, мелькнул перед моими глазами. Его очи пылали дьявольской страстью; широкие ноздри бледного орлиного носа раздувались и трепетали, а острые белые зубы за толстыми губами окровавленного рта щелкали, как зубы дикого зверя. Отбросив сильным толчком свою жертву, которая упала на постель, словно сброшенная с высоты, он повернулся и бросился на нас. Но в это время профессор был уже на ногах и держал перед собой сверток с освященной облаткой. Граф вдруг остановился точно так же, как остановилась бедняжка Люси у могилы, и попятился назад. Он пятился все дальше и дальше, когда мы, подняв наши распятия, стали наступать на него. Луна внезапно скрылась, так как черная туча повисла на небе; и когда вспыхнул газ, зажженный Квинси, мы увидели лишь едкий пар. И мы наблюдали, как этот пар тянулся над дверью, которая от силы размаха, с которым мы ее открыли, снова захлопнулась. Ван Хелзинк и Арчи бросились к миссис Харкер, которая в это время глубоко вздохнула и испустила такой дикий, пронзительный крик, что мне кажется, он будет звенеть в моих ушах до самой смерти. Несколько секунд она продолжала лежать в своей беспомощной позе, не обращая никакого внимания на беспорядок в одежде. Ее лицо было страшно, и бледность подчеркивалась кровавыми пятнами на губах, щеках и подбородке; с шеи стекала тонкая струйка крови. В глазах ее был безумный ужас. Она приложила к лицу свои бледные полураздавленные кисти, на которых пунцовыми пятнами выступили следы страшных графских рук: затем мы услышали тихий, жалобный плач, который потряс нас не меньше, чем страшный крик, который был лишь первым выражением проснувшегося сознания. Ван Хелзинк первый подошел к кровати и прикрыл ее одеялом, между тем как Арчи в отчаянии выбежал из комнаты. Ван Хелзинк шепнул:
— Джонатан находится в состоянии оцепенения, которое, как мы знаем, может вызывать вампир. Мы ничем не можем помочь бедной мадам Мине, пока она не придет в себя. Я должен разбудить его.
Он смочил кончик полотенца в холодной воде и стал тереть его лицо; Мина же продолжала закрывать лицо руками, рыдая так, что сердце разрывалось у нас на части. Я поднял штору и поглядел в окно. Полянка была залита лунным светом, и я увидел, как Квинси Моррис пробежал по ней и исчез за стволом большого тиса. Меня озадачило, зачем он это делает, но в тот же миг мое внимание было привлечено коротким восклицанием Харкера, который наполовину пришел в себя и повернулся на постели. На его лице, как и следовало ожидать, было написано выражение растерянности. Несколько секунд он пребывал в полусознании, а затем полное сознание разом вернулось к нему, и он задрожал. Его жена почувствовала это быстрое движение и простерла к нему руки, как бы для того, чтобы обнять его; но тотчас же отвела их назад и, закрыв лицо руками, забилась точно в приступе сильнейшей лихорадки.
— Ради Бога, что это значит? — воскликнул Харкер. — Доктор Сьюард, доктор Ван Хелзинк, что это такое? Что случилось? Какая беда? Мина, дорогая, что случилось? Откуда эта кровь? Боже мой! Боже мой! Неужели дошло до этого! — и, поднявшись на ноги, он дико всплеснул руками. — Боже милосердный, помоги нам, помоги ей! О, помоги ей!
Быстрым движением он спрыгнул с постели и начал одеваться; в нем проснулся мужчина с его потребностью немедленного действия.
— Что случилось? Расскажите мне все! — крикнул он после паузы. — Доктор Ван Хелзинк, вы, я знаю, любите Мину. О, спасите ее как-нибудь! Это не могло зайти слишком далеко! Охраняйте ее, пока я побегу искать Его.
Мина в своем страхе, ужасе и горе почуяла опасность для мужа; тотчас же, позабыв о себе, она ухватилась за него и закричала:
— Нет, нет, Джонатан, ты не должен оставлять меня! Я так настрадалась сегодня ночью, что не в силах буду пережить опасения за тебя. Ты должен остаться со мной. Оставайся с нашими друзьями, которые поберегут тебя!
Когда она говорила, ее лицо выражало безумие; он уступил ей, и она страстно прижалась к нему.
Ван Хелзинк и я старались успокоить их обоих. Профессор поднял свое маленькое золотое распятие и произнес с удивительным спокойствием:
