Роберт Маселло - Страж
Эзра бросился вперед и встал между Кимберли и своим рабочим местом. Мачеха была в таком состоянии — мало ли что она могла натворить.
— Да, и здесь ничего нельзя трогать.
— Кто это сказал? — хмыкнула Кимберли, протянула руку и сорвала ацетатную ткань с фрагмента свитка, лежавшего на доске.
Эзра схватил ее за руку.
— Я же просил не делать этого!
— Ты не имеешь права мне приказывать!
— Кимберли, ты нездорова, — сказал Эзра, пытаясь успокоить мачеху. — Думаю, тебе надо вернуться в свою комнату. Мы вызовем врача.
— Хорошо, — неожиданно мирно проговорила Кимберли. — Ты прав.
Но в то же самое мгновение, как только Эзра отпустил ее руку, она схватила драгоценный фрагмент свитка.
— Кимберли, нет! — крикнул Эзра.
Но он не успел удержать ее. Она вприпрыжку отбежала в сторону, безумно хохоча и размахивая своим трофеем.
— Тебе это нужно? — издевательски спросила она. — А ну-ка, отними!
Она бросилась к балконной двери. Эзре не оставалось ничего другого, как кинуться за ней. Он схватил ее, она начала вырываться. Пеньюар распахнулся. Кимберли была голая, и когда она начала пытаться отбиться от Эзры, он заметил, что на ее теле полным-полно синяков. Что же с ней случилось?
— Отпусти меня! — визгливо выкрикнула она. — Отпусти.
Но Эзра просто пытался отобрать у нее фрагмент свитка. Кимберли отдернула руку, резко развернулась на месте, и Эзра увидел, что она пытается порвать пергамент, но у нее это не получалось.
— Прекрати, Кимберли! Не надо!
Но она его не слушала, наоборот: вцепилась в пергамент зубами… Вспыхнули голубые искры, зашипели, будто разозленные змеи. Эффект был такой, словно она укусила оголенный электрический провод. Кимберли упала на пол. Маленький кусочек свитка прилип к ее нижней губе. Ее губы дрожали, изо рта пошла пена.
Эзра встал на колени рядом с Кимберли. Одной рукой он обхватил ее плечи, а другой попытался отлепить от ее губ кусочек драгоценного свитка. Но, подобно змее, уползающей в нору, клочок пергамента скользнул в рот Кимберли, а потом — хотя Эзра не понял, действительно это было так или ему только показалось, — ее шея судорожно сжалась. Неужели она проглотила обрывок пергамента? Или он сам пополз вниз по ее глотке?
Кимберли поперхнулась, закашлялась. Все ее тело сотрясалось в конвульсиях.
Эзра не знал, что делать. Он крикнул:
— Потерпи! — и, выбежав из рабочей комнаты, пронесся через спальню и рывком открыл дверь.
— Гертруда! — прокричал он. — Гертруда!
— Что? — откликнулась домоправительница. Она была где-то неподалеку.
— Набери девять-один-один! С Кимберли плохо! Нужна «неотложка»!
Когда Эзра вернулся к мачехе, вид у нее был такой, словно она впадает в кому. Ее глаза остекленели, она едва дышала. Полы пеньюара разметались, под ее грудями чернели кровоподтеки. Эзра запахнул пеньюар и провел рукой по лбу Кимберли.
— Ты просто лежи, — проговорил он, — и все будет хорошо.
Кожа у нее была мокрой от пота и лихорадочно горячей.
Эзра не знал, поправится ли она. Он даже не знал, доживет ли она до приезда «неотложки».
В комнату вбежала Гертруда.
— Gott im Himmel,[49] — еле слышно пробормотала она. — Я позвонила, — сказала она Эзре.
Десять минут спустя в комнату вошли медработники. Кимберли подняли, положили на носилки и покатили к лифту. Эзра позвонил в офис отца, и секретарша переправила его звонок в Даллас. Сэм сидел в зале совета директоров и вел переговоры по какой-то сделке. Когда Эзра сказал ему о том, что Кимберли сильно заболела и ее отвезли в больницу, отец несколько секунд молчал, а потом принялся забрасывать Эзру вопросами. В какую больницу? Почему не вызвали личного врача? Что с ней случилось? Кто поставил диагноз?
Эзра ответил на все вопросы, на какие только мог, но поскольку многого он не знал, отец чем дальше, тем больше раздражался.
— Я закончу тут свои дела, — объявил Сэм в конце концов, — и как только смогу, сразу вернусь.
— Есть что-нибудь, что я бы смог сделать до твоего приезда?
— Да! Я хочу, чтобы ты сходил в больницу и удостоверился, черт побери, что у нее есть все, что нужно!
Эзра повесил трубку. В очередной раз отец заставил его почувствовать, что в прошлом он то и дело оступался.
Он вернулся к себе. Он не в силах был смотреть на чертежную доску, где совсем недавно лежал фрагмент свитка, над переводом которого он трудился. Эзра взял пальто и, спустившись в вестибюль, попросил швейцара Альфреда вызвать такси. Пришлось подождать. Альфред сокрушенно покачал тоновой и сказал:
— Ужасно жаль.
— Да, просто кошмар.
— Она всегда так потрясающе выглядит, а про приемы, которые она устраивает, потом всегда пишут в газетах.
«Так они для того и задуманы», — подумал Эзра.
— Кстати, если хотите, — сказал швейцар и вытащил из форменного мундира какие-то бумаги. — Миссис Метцгер обычно предпочитает это забирать.
Эзра взглянул на бумаги и понял, что это список приглашенных на последнюю вечеринку. Против каждого имени стояли маленькие пометки.
— Она просит меня помечать прибывших гостей, — объяснил швейцар, — а после приема я отдаю ей список. Наверное, ей это зачем-то нужно.
— Я отдам ей список, — сказал Эзра.
Подъехало такси, и он сел на заднее сиденье.
— В больницу, — сказал Эзра.
Машина тронулась.
Было пасмурно. Вечерело. Эзра смотрел в окно и думал о том, что только что случилось: о бреде Кимберли, о повреждении свитка. К собственному стыду, он поймал себя на том, что это огорчает его сильнее. Кимберли наверняка вылечат, что бы с ней ни стряслось, а вот свиток… Теперь этот фрагмент ни за что не восстановить. У Эзры всегда было такое чувство, что этот свиток словно бы вручен ему какими-то высшими силами. Его труд, его долг состоял в том, чтобы сохранять его, оберегать. И с этим он тоже не справился.
Такси остановилось у светофора на Первой авеню. Эзра посмотрел на лежавший у него на коленях список гостей. Некоторые имена были ему знакомы: мэр, несколько членов городского совета, старые друзья семейства. На других страницах было множество имен, похоже, этих людей знала только Кимберли. Эзра заглянул в самый конец списка и обнаружил там еще несколько имен. «Видимо, это те, кого она пригласила в последнюю минуту». Эти имена и фамилии были вписаны самой Кимберли гелиевой ручкой сиреневого цвета. Мистер Донлан, мистер и миссис Ламфир, и, наконец, большой вопросительный знак и рядом с ним: мистер Ариус.
Хм. Странное имя. А почему вопросительный знак?
