Ольга Михайлова - Клеймо Дьявола
Посвятить ли в замысел Нергала? Не захочет ли он воскресить Эрну? Подумав, покачал головой. За прошедшие с её гибели дни, Фенриц ни словом не обмолвился о ней, вернув себе безделушку, возобновил свои набеги к «Фазанам». Узнав во время обеда о его намерениях, Нергал философично доел хвост жареного карпа, почесал пятерней за ухом. Вообще-то он завел себе подружку из благородных в городишке и одновременно спал с её служанкой. Хотел развлечься, сведя их в одной спальне, и полюбоваться на скандал, а после планировал обернуться волком и перепугать дур до полусмерти. А может, и полакомиться. Хоть какая-то потеха. Но предложение Мормо было утончённее и сулило забаву поизысканнее, чем две вцепившиеся друг дружке в волосы глупые визжащие кошки. Почему бы ни удружить приятелю? Ведь сказал же отец Бриссар в последней проповеди: «Носите бремена друг друга»!
Нергал даже расчувствовался. Да. Такой вот он впечатлительный, тонкий, нежный и восприимчивый. Всё, всё для друга! Да и какие сложности? Заманить двух этих девок в Зал Тайн — пара пустяков, перекрыть все входы — и дело с концом. А тела после — либо в гашёную известь или гидроокись калия в погребе, либо — в море. И концы в воду.
Приливом трупы если и вынесет, то, поди, докажи что-нибудь. Вмешается Риммон? Фенриц махнул рукой. Вдвоём они заткнут его. Поделом ублюдку. Осмелился послать его ко всем чертям? Даром такое никому не проходило. О чём тут говорить? Если уж Мормо так нуждается в Лили, пусть получит, что хочет. Жалко, что ли? А заодно он отомстит мерзавцу Сирраху.
Но одно Нергал всё же хотел понять — просто из любопытства. Риммон ещё до их склоки жаловался, что эта лярва Лили чуть не угробила его. Уверял, что она высосала его как лимон, и он неделю не мог даже сжать ладони в кулаки. Полнейшее-де бессилие. Бред. Сам Нергал ничего не почувствовал. Впрочем, то, что Риммон недели за две до Черной Мессы и в самом деле был похож на мумию, он заметил.
Ну, хорошо, допустим, она и вправду — лярва. Хм, неужели мир так ужасен? Даже не верится. Die Ideale sind zerronnen! Die Welt geht auseinander wie einer fauler Fisch! Исчезают идеалы. Мир разлагается, как гнилая рыба! Хм. Лярва. Впрочем, почему бы и нет? Хо, постойте-ка, а Мормо-то кто? Стоит ли удивляться, что две пиявки были без ума друг от друга, и вампир сходит с ума по лярве? Но так ли это?
Повод спросить был вполне подходящий.
— А что тебя так привлекало в Лили? — Фенриц постарался вложить в свой вопрос всю неподдельную искренность и благожелательность, на какие только был способен.
Мормо смерил его взглядом. Объяснить этого он не мог и сам. Август чувствовал странное внутреннее родство с этой женщиной, которая подчинялась ему как сильнейшему, но сохраняла необъяснимое демоническое очарование и постоянную страстно возбуждавшую его неуловимую опасность. Но втолковать всё это толстокожему и примитивному Нергалу было невозможно. Мормо отделался пустой фразой.
— Без неё мессы скучны. — Но его лицо, передернувшееся нервной судорогой, сказало Фенрицу куда больше, чем хотел Мормо.
Да-да. Две пиявки. Родство, стало быть, душ! Das ist des Pudels Kern! Вот где, стало быть, собачонку-то закопали! Что ни говорите, а это любовь! Нергал галантно улыбнулся и выразил готовность оказать Мормо максимальное содействие.
Хамал в последующие дни был молчалив и мрачен. Часами просиживал в риммоновых апартаментах у окна спальни, уставившись в пустоту. Все попытки друзей расшевелить его не имели успеха. Он явно избегал любых разговоров, и только внимательно выслушал Сирраха, рассказавшему ему о своём разговоре с Вальяно. Несколько раз переспрашивал. И несколько раз порывался пойти к Вальяно сам. Но останавливался. При этом постоянно изумлял друзей щедростью, заказывая самые изысканные ужины, какие только были доступны в замке.
Слуги уставляли стол тарелками с черепаховым супом, турецкими маслинами, черной икрой, зернистой и паюсной, копчеными франкфуртскими колбасками, дичью, трюфелями, ароматными шоколадными кремами и пудингами. Пили из бокалов дымчатого хрусталя лиманское, тенедосское, русильон, валь-де-пеньяс и портвейн, а после кофе с ореховым ликером потягивали портер. При этом сам Гиллель с трудом съедал несколько маслин и проглатывал несколько ложек супа. Зато Рантье, не веря своему счастью, каждый вечер в восторге повизгивал перед огромной грудой костей, сваленных в его миску.
Во второй половине февраля неожиданно наступила оттепель.
На прогалины хлынули весенние лучи, растопившие снег. В воздухе столь ощутимо запахло весной, что даже Хамал взбодрился и не стал противиться уговорам Риммона устроить прогулку. Эммануэль горячо поддержал их — зима выдалась снежной и тягостной, холода порядком поднадоели, весенний воздух опьянял его. Невер заколебался, узнав, что Симона и Эстель собрались с ними. Всё время, прошедшее со дня рождения Эстель, Симона избегала Мориса. Сам он хотел было попытаться объяснить ей своё поведение, но щекотливость темы возможного разговора и внутренняя напряженность мешали ему.
Морис искренне не понимал эту странную девицу. Как могла она, видя внимание и любовь к ней Эммануэля — не ответить ему восторженной и благодарной любовью? Как могла она не оценить красоты его души? Невер почему-то искренне видел в этом оскорбление и, думая о Симоне, неизменно чувствовал, как закипают в душе обида за друга и раздражение. Дурочка! Что, в конце-то концов, она знала о нём? Как можно было влюбиться в его белокурые волосы и голубые глаза? В итоге Морис решил пустить всё на самотёк, искренне надеясь, что Симона всё же со временем обратит внимание на Эммануэля. Но при этом — в глубине души — Невер совсем не хотел этого, считая, что его друг заслуживает лучшего, чем девица, шарахающаяся в потёмках по мужским спальням.
То, что это была его собственная спальня, в глазах Невера только усугубляло ситуацию.
В итоге все шестеро собрались у Конюшенного двора. Риммон усадил Эстель и Симону в свою карету, туда же нырнул и Хамал. Невер оседлал для Эммануэля свою лошадь, сам же воспользовался лошадью Гиллеля. Рантье увязался следом за ними, и небольшая кавалькада медленно двинулась вдоль серых скал по дороге.
Остановились у излета морской лагуны в нескольких верстах от замка. Все разбрелись по берегу, где то и дело натыкались на небольшие пещеры в провалах и расселинах прибрежных скал. В одной из пещерок, в двух футах от земли, по скальному склону, звеня, стекал ручей. У входа, закрытая с трёх сторон от ветра, уже зеленела молодая трава. Невер прикоснулся к мягким стебелькам, на которых, словно бриллианты, искрились капли воды, и приник к ладони губами.
![Джон Макдональд - Оставшийся в живых [Меня оставили в живых]](/uploads/posts/books/248375/248375.jpg)
